Дэвид Бликст - Короли Вероны

Фацио послушно спешился и повел коня к берегу. Пьетро поступил так же. Оба застыли, засмотревшись на реку.

— Подумать только, почти тысячу четыреста лет назад на том берегу перекусывал величайший воин всех времен и народов, — произнес Пьетро.

— О ком это вы, синьор? — спросил Фацио.

— Да о Цезаре же! — рассмеялся Пьетро.

— А, о Цезаре, — разочарованно протянул Фацио, теперь уже не малорослый тщедушный мальчик, а стройный юноша. Работой он не был перегружен и, к неудовольствию Пьетро, все свободное время проводил за игрой в кости.

— И чем же тебе Цезарь не угодил?

— Цезарю далеко до нашего Кангранде.

Пьетро подавил усмешку. Ему не давал покоя юридический аспект перехода через Рубикон. Цезарь практически на этом самом месте предпочел закону свои собственные притязания. В результате возникла империя — правление одного вместо правления многих, точно по слову Божьему. Но как же может человек, поставивший себя выше закона, затем объявлять себя защитником последнего?

На дальнем берегу Рубикона Меркурио выскочил из зарослей и помчался к хозяину. Он отряхнулся, с ног до головы окатив Пьетро и Фацио.

— Меркурио, что ты делаешь, черт тебя подери! — заорал Фацио.

Пес уже научился находить в зарослях сурков. Равенна приняла Меркурио. За два года он из щенка превратился в прекрасного охотника, украшение породы, а прошлой зимой сошелся с соседской сукой и в первый раз стал отцом. Пьетро забрал себе всех щенков, хотя им, полукровкам, конечно, далеко было до Меркурио, родившегося на псарне самого Кангранде.

Равенна приняла и Пьетро. То был славный, тихий приморский город, одинаково близко расположенный и к Поленте, и к Болонье и слишком близко находящийся от Венеции, чтобы с нею соперничать. Равенна словно дремала на морском берегу, и Пьетро это нравилось. В приходе его любили. Обязанности Пьетро не обременяли — он в основном ездил по фермам, пропускал с хозяевами по кружечке вина и собирал церковные десятины. Ему предоставили двадцать солдат на случай бунта или отказа крестьян платить десятину, однако Пьетро еще не приходилось прибегать к их помощи. Впрочем, помня наказ Кангранде, он заставлял своих людей непрестанно совершенствоваться в искусстве владения мечом, даже когда сам уезжал в Болонью. В результате они, в отличие от Пьетро, всегда были готовы к бою.

Сейчас, как обычно, мысли Пьетро о собственной его физической форме выстроились в передовую линию. Кангранде обещал вызвать его, когда начнет войну с Кремоной. А теперь они с Пассерино уже начали осаду Брешии — лагерь стоял невдалеке от озера Гарда. Верону Кангранде пока поручил бывшему покровителю Данте, Угуччоне делла Фаджоула. С бывшим правителем Пизы Пьетро вел переписку.

Также он переписывался с донной Катериной. Она писала о разных вещах, но лишь постольку, поскольку они были связаны с Ческо. Мальчику недавно минуло три года; изменчивость его натуры, проявляющаяся пока в непоседливости, никому в доме не давала расслабиться. Каждый день Катерина видела особую хитрую мину на его лице и знала: Ческо опять что-то задумал. Шалостям, затеям и забавам не было конца, фантазия мальчика казалась неисчерпаемой. Столь же умен, сколь и опасен, неизменно подытоживала Катерина. Гордость за приемного сына светилась в каждом слове, в каждой чернильной букве.

Щурясь на солнце, Пьетро свистом подозвал Меркурио и дал ему легкого пинка. День чудесный, торопиться некуда. Через три-четыре часа Пьетро будет в своем доме, в предместье Равенны. Можно провести день в тенечке, на лоджии, за чтением старых пергаментов, поглядывая время от времени на соседский виноградник. Местное вино совсем недурно.

«Вот доберусь до дома, откупорю бутылочку, — думал Пьетро. — Может, почитаю новые главы „Чистилища“, что прислал отец».

Его труд уже близок к завершению.

Да, Пьетро знал, что может распорядиться своим временем именно так. Может, но не распорядится. Нет, он до вечера будет упражняться с мечом, как настоящий солдат, будет тренировать мышцы плеч, рук, бедер. Фацио с удовольствием станет отбивать удары своего синьора — Пьетро придется попотеть, пытаясь его догнать.

Пьетро увидел на дороге конного прежде, чем успел сообразить, что видит. Фацио пришлось сказать: «Там кто-то стоит», чтобы Пьетро выпрямился в седле.

— Будь поблизости и смотри назад — вдруг и там кто появится, — велел он своему пажу. — Да не пялься так, незаметно поглядывай.

Опасность представлял не столько конный впереди на дороге, сколько вероятность, что за ним стоит еще дюжина. Для разбойников сборщик податей — лакомый кусочек, а по стране бродили сотни солдат, не задействованных ни в одной кампании, и надо же было им на что-то жить.

Конный застыл, как изваяние. Весьма странное изваяние, кстати сказать. Высоченное, в ниспадающей одежде, а на голове тюрбан. Пьетро разглядел цвет кожи конного и его кривой меч. Пришпорив Каниса, юноша в несколько скачков очутился рядом с мавром и протянул ему руку для пожатия.

— Где только тебя носило? — воскликнул он, расплываясь в улыбке.

— Я скрывался, — прямо отвечал мавр. — Ты получил мое предупреждение?

— Да. Игнаццио умер?

— Умер. — Мавр поворотил коня, чтобы ехать вместе с Пьетро. — Я привез новости и распоряжения. По дороге поговорим.

— Ты едешь ко мне, — произнес Пьетро с полувопросительной, полуутвердительной интонацией.

— Нет, — проскрипел мавр. — Лучше, чтобы нас вместе не видели. — Он бросил взгляд на пажа. — Привет, Фацио. А ты подрос, ничего не скажешь. — Фацио не знал, как отвечать, и потому отвесил несмелый и неглубокий поклон. — Мы с твоим синьором должны побеседовать наедине. Поезжай-ка вперед да смотри, как бы кто на дороге не появился.

Фацио взглянул на Пьетро, тот кивнул, подтверждая поручение мавра. Нехотя Фацио взобрался на коня и пустил его небыстрой рысью, чтобы упустить как можно меньше слов.

Пьетро несколько сдержал Каниса, чтобы он и конь мавра шли голова к голове.

— Ты упомянул о распоряжениях. Значит, ты с ним говорил?

— Да. Последние несколько месяцев я провел в Падуе.

— Но ведь это опасно. Тебя там отлично помнят.

— Если соответствуешь ожиданиям людей, становишься невидимым. Я жил в Падуе под видом помощника укротителя львов. — Пьетро удалось сдержать смешок, и он был вознагражден улыбкой мавра. — Представь себе. За одним египтянином остался должок — я в свое время очень его выручил. А он известный укротитель. Я настоял, чтобы он перевез свой зверинец в Падую, поехал с ним и все время ходил в маске, закрывающей лицо и шею. Легенда была, что один раз я потерял бдительность и меня изуродовал лев.

Улыбка Пьетро приобрела новое качество — стала восхищенной.