Игорь Болгарин - Миссия в Париже

Затем стали раздаваться выстрелы и на лестнице. Двое охранников, стреляя из револьверов, поднялись на второй этаж. Кольцов тоже поднял револьвер и выстрелил в потолок.

Затрещали еще выстрелы. Коридор второго этажа окутался пороховым дымом.

Один из охранников лег на пол, раскинув руки. Второй разлил вокруг его лица вино из бутылки.

– Шо ты все на пол? Ты в рот мне лей, а я найду, як им распорядиться, – зло прошипел «убитый».

– Ага! Если б можно было в рот, я б и сам вместо тебя лег, – не внял просьбе товарища второй охранник, но все же плеснул вино ему в лицо. Что-то попало в рот, и он заулыбался.

– Не криви мордяку! Умри!

Гольдман с несколькими охранниками, изредка постреливая, с гулким топотом ног и какими-то нечленораздельными выкриками побежали по лестнице вниз.

– Ты, Василий, давай здесь, на лесенке! – дирижировал охранниками Гольдман.

– Исаак Абрамович, а може, внизу? На ступенях неудобно, долго не пролежишь.

– Шут с тобой. Ложись внизу.

Василь усердно мостился и, наконец, картинно лег возле лестницы.

– Ну-ну! Ты мне тут Веру Холодную не изображай! – сердито сказал Гольдман. – Тебе пулю в живот всадили, перекосись как-нибудь.

Охранник немного поворочался, укладываясь на каменном полу, поджал ноги и, получив свою порцию «Каберне», замер.

Кольцов между тем, сквозь повисший в коридоре пороховой дым, подбежал к камере арестанта, погремев ключами, распахнул дверь камеры. И поначалу никого в камере не увидел. И даже подумал, не ошибся ли дверью? И лишь вскочив в камеру, увидел в сумеречном углу сидящего на корточках, бледного от страха пленного.

– Встать! И быстрее! – прикрикнул на него Кольцов и, когда тот вскочил, резко спросил: – Звание! Фамилия!

– Да кончайте вы с ним волтузиться, господин капитан! – сунулся в дверь камеры Бушкин. – Один охранник сбежал, сейчас тревогу поднимут!

Никто Бушкину тексты не писал, никакие реплики не оговаривались. Это была его импровизация. Но он действовал выше всяких похвал. Каждая его реплика была, как выстрел в десятку.

– Звание! Фамилия! – совсем громко и сердито повторил Кольцов и затем, уже как бы теряя терпение, закричал: – Или черт с вами! Мне моя жизнь дороже!

– По… подпоручик Алехин, ваше бла… – дрожащим голосом представился врангелевец.

– Бегите вон за ротмистром! – оборвав его на полуслове, приказал Кольцов, указывая на Бушкина. – Я прикрою!

Поручик побежал за Бушкиным. Увидев лежащего на полу в «луже крови» охранника, он испуганно шарахнулся в сторону. Боком промчался мимо, придерживаясь поближе к стене.

– Что? Крови боитесь, вашу мать? Защитнички отечества! – зло прокричал ему Бушкин (текст из какой-то революционной пьесы) и пальнул перед собой из револьвера. Побежали вниз по лестнице.

Дальше случилось невероятное. Лежащий возле лестницы и уткнувшийся в пол охранник Василий, решив, что «спектакль» уже закончился, стал приподниматься и отряхиваться едва ли не перед бегущим на него подпоручиком. Бушкин первым заметил эти не предусмотренные сценарием действия и, обогнав Алехина, еще издали дважды в него выстрелил. Охранник понял, что совершил ошибку, и вновь рухнул на пол, угодив лицом прямо в винную лужу. Будучи никудышним актером, он изобразил умирание, несколько раз неестественно подрыгав ногами.

– Ты убит, придурок! – на бегу переступая через него, зло прошипел Гольдман.

Будь подпоручик Алехин не настолько напуганным, он бы уже здесь понял, что происходит что-то неправдоподобное. Но он тоже перескочил через дрыгающего ногами Василия и снова обогнал Бушкина. Добежал до какого-то тупика. Серую дверь в серых сумерках не сразу заметил.

– Куда? – закричал подпоручик.

Бушкин не ответил. Он с ходу ударил по двери, ведущей во двор, и едва не упал, налетев на двух «мертвых» охранников, лежащих на ступенях входа в тюремное здание. Тяжелые металлические ворота были распахнуты.

Кольцов замыкал это отступление. Когда Бушкин и Алехин уже выбегали через раскрытые ворота, Кольцов догнал их. Обернувшись, он еще дважды выстрелил в сторону тюрьмы и приказал устало бегущему Алехину:

– Прибавьте шаг, подпоручик, если жить хотите!

Подпоручик тяжело дышал, жадно глотая морозный воздух. У него кружилась голова, он с трудом отрывал от земли налитые свинцом ноги, но продолжал бежать. Страх помогал ему.

– Пожалуйста, чуть быстрее! Спасение близко! – вновь подбодрил его Кольцов. Он старался теперь бежать рядом с Алехиным.

– Боль-ше-не-мо-гу, – по слогам выталкивая слова, прошептал подпоручик.

Вслед за Кольцовым и Бушкиным он свернул за угол и в ночной зыбкой темени увидел стоящую вдали тачанку. Шатаясь и едва не падая от усталости, он подбежал к ней. Кольцов и Бушкин подхватили его за руки, помогли взобраться. Закутанный в темный плащ сидящий на облучке Гольдман даже не обернулся. Он лишь коротко взмахнул кнутом, и тачанка тронулась, неспешно побежала по городу.

С надрывным свистом дыша, обессиленный подпоручик клонился то на Кольцова, то на Бушкина.

– Всё! Уже всё! – сказал Бушкин. – Теперь бы только на военный патруль не напороться!

– Ничего! Как-нибудь отобьемся! – с твердой решимостью успокоил подпоручика Кольцов. Он все еще держал в руке револьвер, словно каждое мгновенье ожидал возникновения погони.

Благодаря стараниям и предусмотрительности Гольдмана первая часть задуманного спектакля получилась довольно убедительной.

Миновали церковь Святого Николая. Бушкин, сидевший рядом с подпоручиком, мелко перекрестился. Сделал он это вроде бы незаметно и привычно, но все же так, чтобы и это не прошло мимо внимания Алехина.

Кольцова привело это в восторг. Теперь и он поверил в то, что Бушкин – прирожденный артист. Он жил в образе, который достался ему по сценарию этой игры. И ни разу ничем не сфальшивил.

Возле дома, где жил Иван Платонович, тачанка остановилась.

– Всё! Приехали! – соскочил с тачанки Кольцов и помог спуститься на землю подпоручику.

– Разговорчики! – зло прошипел Бушкин. – Быстрее в подъезд!

Отдышавшийся и слегка пришедший в себя подпоручик резво скрылся за дверью подъезда и там, в полной темноте дождался Кольцова и Бушкина. Те попрощались с Гольдманом, и тачанка по взмаху кнута сорвалась с места и растворилась в ночи.

Они поднялись к квартире Старцева. Бушкин троекратно, условным стуком, постучал в дверь.

В квартире послышалось шевеление, из-за двери раздался голос Ивана Платоновича:

– Кого Бог послал?

– От Петра Николаевича никого не ждете?

– Не знаю такого, – отозвался Старцев.

– А двадцать второго знаете? – спросил Бушкин.

Алехин понимал, что вся эта абракадабра – всего лишь пароль. Но ему показалась эта процедура бесконечно длинной. Он со страхом оглядывался по сторонам, опасаясь, что в любое мгновенье может открыться какая-либо из остальных трех находящихся на лестничной клетке дверей, и их увидят. И тут же донесут. Или, возможно, их уже рассматривают в щель одной из дверей и сейчас забьют тревогу.