Игорь Болгарин - Миссия в Париже

– Красивая цифра! Четверть сотни! – согласился старик и разлил коньяк по бокалам. – Пьем за двадцать пятого, вызволенного из застенков ЧК.

Все чокнулись с Алехиным, и он почувствовал себя в эту минуту едва ли не героем дня. Это он стал двадцать пятым, ради которого эти милые люди рисковали своими жизнями. Он – среди своих. Знали бы его товарищи, как мужественно держался он в плену у Махно, как потом его пленили красные, но и у них он не проронил ни слова.

Потом выпили еще раз. Алехин влюбленными глазами смотрел на своих спасителей. Он их всех любил. Он готов был всех их обнять, особенно этого капитана. Похоже, это он до тонкостей продумал план его освобождения из тюрьмы. Но мало только продумать! Как точно и расчетливо провел он всю операцию. Никто из его товарищей не погиб.

И когда налили в третий раз, Алехин тяжело поднялся: сказывались несколько дней голодания. Но чувство благодарности переполняло его, и он слегка заплетающимся языком произнес: – Господа. Я бесконечно счастлив. Я вас всех очень люблю. И буду просить вот вас, капитан, – он поднял глаза на Кольцова. – Запамятовал вашу фамилию. Имя слышал, Павел Андреевич…

– Разве это имеет сейчас какое-то значение? – спросил Кольцов.

– Да! В самом деле! Мы просто люди, которые… Извините, я забыл, что хотел сказать. Ах да! Я хотел бы просить вас, Павел Андреевич, позволить называть вас братом!

Алехин вдруг бухнулся на колени, схватил руку Кольцова и, обливаясь слезами, стал ее целовать.

– Я благодарен… и моя матушка… мы очень… После войны я приглашу вас, капитан, – поочередно указывая пальцем, он продолжал говорить, – и вас, ротмистр, и вас, ваше превосходительство, если изволите…

– Изволят, – сказал Бушкин. – Все мы изволим. Но куда?

– Это совсем недалеко от Москвы, в Броц… в Бром… в Бронницы. А сейчас, господа, я хочу спать.

Пошатываясь, он вышел из-за стола. Кольцов подхватил его, обнял и, бережно поддерживая, чтобы подпоручик не упал, повел в соседнюю комнату. И там, расстилая ему постель, он как бы невзначай сказал:

– Ах, подпоручик! Я тоже мечтаю оказаться там, у своих. И сбегу. Мне уже надоела эта неблагодарная работа. Может, составите мне компанию? Вдвоем безопаснее.

– Нет-нет, капитан. Я обязан.

– На кой черт вам этот Чигирин? Нас ждут там, на Днепре, на Донбассе. Там сейчас самые главные события.

Подпоручик перестал снимать ботинок и, словно бы даже протрезвев, с опаской посмотрел в сторону гостиной. Убедившись, что их никто не подслушивает, шепотом сказал:

– Только вам, капитан! Я вам доверяю! Меня там ждут.

– Жена? Невеста? Кончится война, отыщете.

– Не то! – и подпоручик многозначительно добавил: – Люди! Много. Может, пятьсот, может тысяча. В Матронинском монастыре.

– Дезертиры, что ли? От войны прячетесь?

– Ну, какой вы! – капризно сказал Алехин. – Опять не поняли. Это гениальный замысел Петра Николаевича. И все! Я молчу!

Так и не сняв второй ботинок, подпоручик завалился на кровать.

– Мягенько, – блаженным голосом пробормотал он, закрывая глаза.

– Ерунда! – громко, не давая ему уснуть, сказал Кольцов. – Придумали какую-то чепуху. А на самом деле просто прячетесь от войны. С кем там воевать?

– Не с кем, да? – оскорбился подпоручик и приподнял голову. – С большевистской Первой конной армией.

– Подпоручик, вас кто-то ввел в заблуждение. Первая конная – на Западном фронте. Воюет с поляками.

– Это вы заблуждаетесь, капитан. Она уже не воюет с поляками. Она своим ходом идет на Каховку. И ничего не опасается. Маршрут наша разведка выведала. Мы ее ждем в Знаменских лесах. Там и накроем. Была Первая конная – и нет Первой конной. Гениальный замысел Врангеля. Утром мы с вами это подробно обсудим. Только – ни-ко-му!

Подпоручик снова улегся на подушку, но прежде чем закутаться с головой одеялом, добавил:

– Может, я и вас, капитан, уговорю – со мной. Всех офицеров, которые принимают участие в этой засаде, Врангель пообещал наградить орденами Святого Николая Чудотворца. Большая честь!

Кольцов вспомнил разговор с Колодубом о ладанке, а потом увидел и ее саму, с картонкой внутри, на которой были эти четыре таинственных буквы «О.С.Н.Ч».

– Все! Сплю! – поворочавшись, выдохнул подпоручик и натянул на голову одеяло.

«Орден Святого Николая Чудотворца» – вот и вся разгадка этих четырех букв на картонке. Скорее всего, это вдохновляющее напоминание терпящим лишения, находящимся в засаде врангелевским офицерам, а возможно, и солдатам, о будущем награждении. А возможно… возможно, члены этого полка или этой группы сами назвали себя «орденом». Романтические студиусы, не так давно покинувшие университетские стены и по приказу Врангеля нашедшие себе временное пристанище в глухом лесном монастыре, вполне могли так назвать свое сообщество. На манер древних рыцарских или рыцарски-монашеских общин с определенным уставом, обозначавшим принадлежность к тому или иному рыцарскому ордену.

«Кавалер ордена Святого Николая Чудотворца» – звучит красиво, таинственно и несколько устрашающе.

Кольцов еще дважды будил подпоручика в надежде выудить что-то, представляющее интерес. Но подпоручик путался в своих признаниях, и было похоже, что он больше ничего существенного не расскажет. Но не потому, что что-то скрывает, а просто больше ничего не знает.

Утром Кольцов хотел продолжить эту беседу. Даже хотел было открыть подпоручику правду о его «освобождении» и о его ночных болтливых откровениях – и он бы заговорил. Но потом подумал: а нужен ли этот утренний допрос? Нужно ли терять драгоценное время на какие-то мелочи, подробности, если почти все самое важное уже известно? Теперь, не теряя времени, надо опередить врангелевцев, и пока Первая конная армия Буденного не достигла района Чигирина – Черкасс, где ее ожидает засада, разгромить этот лесной орден. И уж, во всяком случае, предупредить Буденного о засаде. А лучше всего сделать и то и другое.

Подпоручик спал беспокойно. Он ворочался и тихо постанывал. Его даже во сне с трудом отпускало все накануне пережитое.

Кольцов сидел у постели Алехина, смотрел на его лицо, покрытое у подбородка мягкими светлыми волосами, на родинку на щеке в виде сердечка. «Знак любви, – подумал Кольцов. – Наверное, цыганки обещали ему долгую и счастливую жизнь. А его, возможно, завтра уже не станет. Его расстреляют, но не потому, что он в чем-то виноват. Возможно, он еще даже не успел ни в чем и ни перед кем провиниться. Но он уже просто никому здесь больше не будет нужен. Не до него. И никто и никогда больше не увидит и не поцелует это сердечко на его щеке».

И Кольцова вдруг пронзила мысль, которую он старался не допускать в свою душу. Он понял, что выступает сейчас в довольно гнусной роли – провокатора.