Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона

«Хорошо, что за много лет она научилась хотя бы одной вещи: молчать, — подумал он. А затем в голову ему пришла новая мысль: — Человеку, обладающему властью, каким вскоре стану я, полагается иметь жену помоложе. Моложе и красивее. Гораздо красивее».

Личный секретарь мадам Чан Кайши изо всех сил старался не смотреть на подоконник, а гранд-дама, старшая дочь Чарльза Суна, тем временем заканчивала диктовать инструкции. Мужчина кивал и делал пометки в блокноте, как и положено любому старательному секретарю. Закончив, он улыбнулся. Женщина ответила улыбкой и, повернувшись, вышла из комнаты.

Секретарь заставил себя сидеть не шевелясь и, чтобы скоротать время, мысленно читал двадцать стихов любовной поэмы эпохи династии Тан. Закончив, он бросил взгляд на дверь. Она оставалась закрытой. Тогда секретарь встал, открыл створку окна и взял в руки голубя, что терпеливо ждал на подоконнике. Он быстро отстегнул от птичьей лапки маленький металлический контейнер, достал оттуда записку и, дважды перечитав ее, вернулся за письменный стол. На обратной стороне этой же записки он написал: «Послание получено. Жду дальнейших инструкций». Затем вновь свернул листок и поместил его обратно в контейнер. Через две минуты голубь уже летел обратно, в Шанхай, к своему хозяину — Конфуцианцу из Договора Бивня.

Вечером того же дня измученный почтовый голубь сел на кровлю деревенского дома, стоящего далеко к северо-востоку от Шанхая. Птица безостановочно летела десять часов и теперь находилась на грани смерти от усталости. Ученый, который жил в домике, взял металлическую капсулу и, вынув записку, прочитал ее. Через пять минут он прикрепил капсулу с запиской к лапке другого голубя и отправил его дальше на север.

Понадобилось шесть голубей, отправленных шестью конфуцианцами, чтобы послание Конфуцианца из Шанхая оказалось на северо-западной оконечности Китая, где обосновались Мао и его сторонники.

Последний голубь пролетел мимо окна зала, где проходило партийное собрание. В тот момент речь держала средняя дочь Чарльза Суна, а молодой конфуцианец старательно записывал ее слова.

Птица села на край клетки, стоявшей рядом с хижиной молодого конфуцианца.

После окончания партсобрания конфуцианец увидел голубя, который важно расхаживал по крышке его клетки. Он умело продел пальцы между лапками птицы и отстегнул металлическую капсулу, незаметно сунув ее во внутренний карман стеганого пальто. Содержащуюся в ней записку он прочтет позже. Ему было гораздо легче найти свободное время, чем минутку уединения, а читать полученное послание — молодой человек чувствовал это нутром — лучше было вдали от посторонних глаз.

Ночью он ушел в пустынные холмы, уселся под звездным небом и чиркнул спичкой, а затем в свете дрожащего пламени прочитал записку. В ней содержался приказ как можно ближе подобраться к средней дочери Чарльза Суна, завоевать ее доверие и ждать дальнейших указаний. В записке также содержался недвусмысленный намек на то, какая участь постигнет молодого человека, случись ему провалить задание, и приказ выполнить требуемое в кратчайшие сроки.

Юный конфуцианец попытался унять отчаянно бившееся сердце. Поговаривали, что средняя дочь Чарльза Суна была любовницей самого Мао Цзэдуна!

Он проглотил записку и поднял голову к звездам. В воздухе уже ощущалась зима. В этой части Северо-Западного Китая морозы отступали лишь на несколько летних месяцев. Теплый сезон заканчивался, и вновь подкрадывались лютые зимние холода.

Чтобы успокоиться, он мысленно процитировал несколько стихов Лао Цзы, но это не помогло. Средняя дочь Чарльза Суна была, пожалуй, самой недоступной личностью из всех выживших во время отступления на северо-запад. Даже если она не являлась женщиной Мао Цзэдуна, безумные уложения Коммунистической партии, фактически наложившие табу на сексуальные отношения, делали задачу, поставленную перед молодым конфуцианцем, почти невыполнимой. Само собой разумеется, запрет не распространялся на представителей высших партийных эшелонов. А если женщина и впрямь находилась в связи с Мао, это делало миссию еще более опасной.

Молодой конфуцианец закрыл лицо руками и попытался очистить сознание. Ему хотелось плакать. Как, ну как выполнить это задание? Затем юноша встал, посмотрел на юг: там, темным силуэтом на фоне огромной луны, стояла дочь Чарльза Суна. Она воздела руки к звездам, словно вознося какую-то древнюю молитву, а лунный свет омывал ее обнаженное тело.

Средняя дочь Чарльза Суна — Та, Которая Любит Власть, — всем своим нагим телом ощущала пронизывающий холод пустыни Гоби. Закрыв глаза, она медленно вращалась, и лунный свет делал ее кожу золотой. Она вспоминала время, проведенное в Америке. Пять лет учебы в Уэслианском колледже, три месяца, в течение которых ее укачивало на борту вонючего сухогруза в заливе Сан-Франциско, поскольку ее, как китаянку, не пускали в США, муки, связанные с изучением разговорного английского в его американском варианте, трепет, испытанный при известии о падении маньчжуров и возвышении Коммунистической партии Китая, и торжество по возвращении домой после долгих лет, в течение которых она была вынуждена фальшиво улыбаться фань куэй. Она подумала о своем тогдашнем любовнике и его ревнивой и опасной жене. И наконец, ей вспомнилась последняя ссора со старым отцом.

— Но я делал все это для тебя и твоих сестер, — доказывал он.

— А разве не для сыновей, папочка? — огрызнулась она, удивившись собственной грубости, и заметила, как в слезящихся глаза отца вспыхнул злой огонек.

— Это в Америке тебя научили неуважению по отношению к родителям?

— Ты сам послал меня туда, отец! Я тебя не просила! — взвизгнула она.

Ее снова поразило непреодолимое желание быть вульгарной в общении с отцом. Но в то же время это доставляло ей удовольствие. Такое же чувство она испытывала на вчерашнем собрании, когда противопоставила себя руководству. Она вела свою собственную борьбу с теми силами, которые цепями опутали Китай: почтительностью к родителям, прогнившими древними традициями, религией и властью старших. Четыре власти — политическая, теократическая, клановая и супружеская — должны быть навсегда уничтожены в Поднебесной.

— Разве не заслужил я преданности со стороны собственной дочери? — спросил отец.

— Между преданностью и повиновением есть разница. Повинуются рабы, а преданность со стороны свободных мужчин и свободных женщин нужно заслужить.