Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона

Уже многие годы она спала на этой старой кровати в личной спальне матери, расположенной в борделе. И вот теперь она лежала на ней же, обложенная десятком подушек, и смотрела на двух своих дочерей-красавиц. Обе были высокими, сильными и готовыми рожать детей. Но она уже давно сделала выбор. Ее наследницей станет младшая.

Сначала она обратилась к старшей дочери и взяла ее за руку.

— Попрощайся со мной, но не оплакивай меня. Я прожила долгую и счастливую жизнь, и ты часть моего великого счастья. Так что, пожалуйста, никаких слез.

— Я почитаю тебя и твои желания, матушка. — Дочь ласково поцеловала ее и с этими словами вышла из комнаты.

Май Бао, которую в миру теперь называли Цзян, повернулась к младшей дочери и, сделав глубокий вдох, повела историю о Бивне Нарвала. Сначала девушка слушала мать с раскрывшимися от удивления глазами, а затем, когда дело дошло до деталей, как того и ожидала Май Бао, обрела хладнокровие и невозмутимость. В дни войны Трое Избранных Должны проявлять максимум практичности, а что, если не война, происходило сейчас?

— Возможно, тебе придется принимать весьма болезненные решения. Чэсу Хой предупредил нас о том, что на нашу землю сошло воплощенное зло. Оно несет беду людям, не исключено, что очень и очень многим. Но ты не должна терять из виду главную цель: превращение Шанхая в великий город. Семьдесят Пагод должны вернуть власть народу черноволосых. Если мы, Договор Бивня, потерпим неудачу, хищные птицы разорвут Китай в клочья. Помни это. Взвешивай факты, тщательно продумывай каждый шаг и пытайся провидеть его возможные последствия. Хороший игрок играет не против противника, а против потенциального победителя. Каждое утро брось взгляд в сторону Священной горы и вспомни о своих обязательствах.

Май Бао откинулась на подушки. Ее лоб усеяли бусинки пота.

— Тебе плохо, мама?

Май Бао покачала головой.

— И будь осторожна с Конфуцианцем.

— Почему, мама?

И снова Цзян мотнула головой, только на этот раз ничего не сказала. Девушка присела на кровать и положила голову на грудь матери.

— Что я могу сделать для тебя, мама? — глубоко дыша, спросила она.

Май Бао указала на маленький флакон, стоявший на туалетном столике. Черная жидкость, содержавшаяся в нем, сулила быструю и легкую смерть.

— Дай мне это.

Дочь передала матери снадобье, та положила его рядом с собой, проговорив на прощание:

— Тебе пора идти, а мне — остаться одной. Даже шлюха… особенно шлюха имеет право на уединение в конце пути.

Он являлся Конфуцианцем в Договоре Бивня на протяжении почти двадцати лет. И в течение всего этого времени он ежедневно добавлял новую запись в Конфуцианскую книгу знаний, которую потом передаст своему сыну, а тот — своему, и так — до тех пор, пока конфуцианцы не придут к власти и их знание не станет доступным для всех без исключения.

Ему нравился ореол тайны и ощущение, что он стоит первым в очень длинной веренице людей. Они, Конфуцианцы, всегда входили в Договор Бивня, их труды были незаменимы. Он не имеет права забыть ни о них, ни о своем долге вернуть власть в Китае конфуцианству.

Находясь на посту главы государственной службы Шанхая, он наблюдал, как формируются две разновидности власти: мирская и духовная, — и не испытывал ни малейших сомнений относительно того, какая из них обладает большим могуществом.

Из окна кабинета он смотрел на великую реку, делающую поворот к морю. Настало ли время? Настал ли нужный момент?

Конфуцианец провел длинными пальцами по гладкой поверхности древнего камня для письма — того самого, в котором почти сто лет назад его предок увидел отражение Белых Птиц на Воде. Он знал, что с помощью этого камня и своего пера сможет инициировать процесс перемен. Но подобно лучнику, что пускает в небо стрелу и не знает, где та упадет, он не знал, куда приведут эти перемены. Он знал только одно: скоро должен прийти ответ на его многословное послание, и тогда все завертится — в обмен на власть конфуцианства.

Конфуцианцы, которых в Поднебесной по-прежнему был легион, свято хранили традицию более древнюю, чем сам Цинь Шихуанди, традицию, пережившую чистки, устроенные Первым императором среди ученых, сожжение их книг, атаки со стороны более поздних династий. Традиция ушла в подполье и продолжала жить. Старые традиции не умирают. Они лишь ждут подходящего момента, чтобы выйти на свет и расцвести пышным цветом.

Конфуцианец улыбнулся. Чернила медленно стекали с камня для письма и капали в чашу с водой, стоявшую рядом. Он смотрел, как на гладкой поверхности образуются темные пятна, а затем медленно тают.

«В точности как мы, — подумал он. — Теперь нам пытаются заткнуть рот и Гоминьдан, и коммунисты, и японцы. Кругом — враги».

Конфуцианцы просто отступили, перегруппировались и занялись тем, что и они, да и вообще все китайцы, умеют делать отменно — терпеливо ждать. А это время они использовали для того, чтобы наладить и укрепить связи между собой.

Он погулил, и ему ответили голуби, сидевшие в клетках, расставленных вдоль балкона кабинета, откуда открывался вид на бегущую вдаль Хуанпу.

Конфуцианец подумал о предупреждении Чэсу Хоя, но потом мысленно махнул рукой. То, что на их землю сошло само зло, было очевидным, но он как раз являлся одним из тех, кто остановит его. Конфуцианцы всегда противостояли злу. Только конфуцианские представления о порядке могут вернуть Поднебесную на дорогу, ведущую к власти.

Он взял со стола лист рисовой бумаги, помахал над ним ладонью, чтобы чернила поскорее высохли. После этого сложил лист пополам, затем — вчетверо, и продолжал складывать до тех пор, пока послание не стало достаточно компактным, чтобы поместиться в маленькой капсуле, которую Конфуцианец прикрепил к лапке почтового голубя. Проделав все это, он подбросил голубя в воздух, и птица отправилась в долгое путешествие. Оставалось надеяться на то, что его единомышленник, обретавшийся в окружении Мао Цзэдуна, все еще жив и по-прежнему пользуется влиянием.

Потом Конфуцианец написал другое письмо, содержание которого несколько отличалось от первого, и отправил в полет второго голубя. Путь этой птицы лежал в столицу Гоминьдана Нанкин.

После этого Конфуцианец сел, откинулся на спинку кресла, подставив лицо теплым солнечным лучам, и стал мечтать о власти. В его голове вертелся только один вопрос: как убедить коммуниста Мао Цзэдуна в том, что он нуждается в Конфуцианце вроде него, чтобы избавить Срединное царство от фань куэй?

В кабинет вошла жена Конфуцианца. Она принесла чай.