Иван Алексеев - Завтрашний взрыв

Замечательно хитроумную политику изобрел или почерпнул в греко-римских исторических трактатах Иван Васильевич: казнил время от времени самых заметных и усердных своих приспешников, чтобы потом можно было списать на них все грехи! И в более поздние времена находились у него на Руси последователи, полностью перенявшие методы своего идейного вдохновителя. Громогласное заявление Малюты недвусмысленно означало, что сейчас, когда над Русью нависла общая беда, былая вражда между опричниками и поморскими дружинниками должна быть забыта, тем более что виновные в этих старых «недоразумениях» Басмановы изобличены и строго наказаны. Но и Малюта, и его подручные, и дружинники прекрасно понимали, что это не мир, а лишь хрупкое перемирие, которое будет действовать только в период отражения ордынского набега.

Разик шагнул на ступеньку крыльца, ожидая, что Малюта или пойдет вперед, или же посторонится, чтобы дать ему дорогу. Но тот поднял руку, жестом приказав дружиннику остановиться, и произнес с нехорошей усмешкой:

— Ты никак к своему государю собираешься идти с саблей и пистолями?

— Виноват, заторопился!

Разик сделал знак ближайшему бойцу, тот спешился, подбежал к своему командиру, принял саблю, пистоли, подсумок с ручными бомбами, нож.

В сенях Малюта еще раз остановил дружинника, приказал ждать, а сам прошел в горницу, плотно прикрыв за собой дверь. В тесных сенцах на стенах висела старая упряжь, в углу стояла кадушка. Государь расположился в своем временном пристанище по-походному, не тратя времени на украшение интерьера. Разик присел на край кадушки и постарался расслабиться, сбросить напряжение последних минут. Через короткое время, показавшееся полусотнику бесконечно долгим, дверь распахнулась, и уже не Малюта, а незнакомый боярин, вероятно царский постельничий, в полном вооружении, латах и шишаке, велел дружиннику предстать пред светлые очи государя всея Руси. В этих надетых на боярина доспехах, уместных на ратном поле, но сейчас совершенно излишних, была, как и во всей окружающей обстановке, некая нарочитость.

Разик вошел, четко печатая шаг, вытянулся, поднес ладонь к берету и, глядя прямо перед собой, в полумрак горницы с затворенными ставнями, отрапортовал громко и звонко:

— Полусотник поморской боярина Ропши дружины прибыл к государю со срочным донесением большого воеводы земского войска!

Разик ранее никогда не видел царя и не сразу смог опознать его среди четырех человек, сидевших на простых лавках вдоль печи в полутемном помещении. Иван Васильевич, как и все, был в доспехах, но вместо шлема на голове его была простая черная мягкая шапочка наподобие монашеской скуфейки. Дружинник нисколько не удивился, что в показушной скромной обстановке походного лагеря вокруг царя не было боярской свиты, рынд и прочих придворных атрибутов.

Царь, предупрежденный Малютой, также не удивился ни иноземному облику Разика, ни странной форме воинского приветствия вместо обычного поклона. Боярин Ропша имел прочную репутацию слегка тронувшегося умом безобидного чудака, и люди его, призванные царским указом в прошлом году в столицу для борьбы с разбойниками, переусердствовали там не со зла, а по простоте душевной. Так, во всяком случае, опасаясь царского гнева, уверяли царя и Малюта, и покойные Басмановы, когда были в фаворе. Ведь если бы государь узнал, что его приближенные умудрились ввести в стольный град мощную боевую единицу, над которой утратили контроль, то им самим было бы несдобровать.

— Подойди ближе, дружинник! — тихим печальным голосом молвил Иван Васильевич.

В промежутках между душевными припадками, в которых он проявлял невиданную жестокость и творил прочие безумства, царь обретал здравый смысл, вполне достойный руководителя крупнейшего государства. Обладая природной проницательностью и большим опытом, подкрепленным редкой по тем временам образованностью и начитанностью в области богословия и философии, грозный царь без труда отличал реальных врагов от придуманных им самим. Иван Васильевич с раннего детства люто ненавидел бояр, многократно посягавших на его жизнь и царский венец, но вполне благоволил к простому народу. Он не то чтобы любил простых русских людей, представлявшихся ему с высоты дворцовой башни или из окна кареты сплошной серой массой, но, во всяком случае, ничего против них не имел и даже полагал полезными, вроде домашних животных. Во время праздников царь с удовольствием швырял горстями в толпу мелкие монеты, часто устраивал для народа бесплатные развлечения в виде публичных пыток и казней. То, что на эти «развлечения» людей сгоняли силком, государя, естественно, нисколько не трогало. Грозный царь иногда мог и услышать голос этого самого народа. Разоряя и сжигая Новгород, убивая его граждан тысячами, Иван Васильевич отверг все мольбы и просьбы о пощаде высшего духовенства, бояр и купечества, но прислушался к увещеваниям юродивого мужика, прослезился и простил немногих оставшихся в живых, увел прочь свое опричное войско, милостиво позволил вновь отстроить дочиста ограбленный город.

Разик был «простой народ» и не враг, поэтому Иван Васильевич принял его вполне благосклонно:

— Ну, докладывай, дружинник, какую весть ты привез от моего большого воеводы, князя Ивана.

Разик кратко и четко изложил результаты проведенной ими вчера-позавчера разведки.

— Языка взяли? — спросил государь, проявив осведомленность в тонкостях военного дела.

— Нет, государь, не взяли. Не хотели себя обнаруживать. Решили, пусть противник думает, что мы по-прежнему ожидаем его на Муравском шляхе.

— Это вы напрасно. Тут не умничать надо было, а языка брать! — покачал головой Иван Васильевич, продолжая изображать опытного мудрого полководца.

— Виноваты, государь! — не вдаваясь в дальнейшие дискуссии, понурился Разик. — Не вели казнить.

— Не велю, молодец, не велю, — усмехнулся царь. — И как же предполагает действовать наш воевода?

— Не могу знать, государь. Он от тебя указаний ждет.

— Ишь ты, от меня! Можно подумать, мне за полторы сотни верст виднее, чем ему, там, на месте, как должно землю русскую от врага защищать! — опечалился государь. — Видишь, дружинник, как твой царь, окруженный слугами бездарными да нерадивыми, сам за всех все делать должен. Были у меня воеводы усердные да умелые, но кто предал своего царя и к ливонцам сбежал, а кто врагами тайными был оклеветан безвинно. Ну, да ничего, врагов государевых, Вяземского и Басмановых, мы разоблачили с Божьей помощью да казнили принародно! Теперь те воеводы, кого они опале подвергли незаслуженной, из ссылки возвратятся и войска возглавят вскорости. И первым мы ждем с Белоозера князя Михайлу Воротынского.