Альфред де Виньи - Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII

Король был сражен, он ничего не отвечал и по-прежнему сидел, закрыв лицо руками. Неумолимый кардинал скрестил руки на груди и продолжал:

— Я боюсь, как бы вам не показалось, будто я пекусь о себе. Неужели вы полагаете, что я не знаю себя и что подобный противник меня очень тревожит? Поистине, мне следовало бы предоставить вам действовать и возложить тяжкое бремя государства на плечи этого молокососа. Поверьте, за двадцать лет я хорошо изучил ваш двор; я подготовил себе надежное убежище, куда мог бы немедля отправиться даже вопреки вашей воле, и провести там те полгода жизни, которые еще мне осталось прожить. Любопытно было бы взирать оттуда на ваше царствование! Что ответите вы, например, мелким князькам, которые поднимутся, едва только я перестану сдерживать их, и скажут вам вслед за вашим братом, как они посмели сказать королю Генриху Четвертому: «Разделите между нами все крупные провинции по праву наследственного владения, и мы будем удовлетворены!». Вы согласитесь, не сомневаюсь; разве можно отказать в такой малости тем, кто освободит вас от Ришелье? Да и, пожалуй, оно будет лучше,— чтобы править Иль-де-Франсом, который, вероятно, оставят вам в качестве потомственного владения, вашему новому министру не понадобится столько бумаг.

Говоря это, Ришелье гневно отодвинул большой стол, занимавший почти всю комнату и заваленный бесчисленными бумагами и папками.

Беспримерная дерзость этой речи вывела Людовика из оцепенения, в которое он был погружен; он поднял голову и, казалось, что-то решил из страха принять другое решение.

— Ну что ж, государь, я отвечу, что желаю царствовать один.

— В добрый час,— проговорил Ришелье,— но должен вас предупредить, что положение теперь весьма серьезное. В это время я рассматриваю как раз текущие дела.

— Я все беру на себя, — продолжал Людовик.— Я ознакомлюсь с делами, отдам приказания.

— Попробуйте,— сказал Ришелье.— Я удаляюсь, в случае какого-нибудь затруднения вызовите меня.

Он позвонил; в ту же минуту, словно они ждали этого сигнала, появились четверо рослых слуг и вынесли Ришелье вместе с его креслом в другие покои; ибо, как мы уже говорили, он более не мог ходить. Когда его проносили через комнату, где работали секретари, Ришелье сказал громким голосом:

— Обращайтесь за приказаниями к его величеству.

Король остался один. Довольный своей неожиданной решимостью и гордый тем, что ему хоть раз в жизни удалось настоять на своем, он пожелал тотчас же приняться за работу. Он обошел огромный стол и увидел, что количество папок на нем соответствует количеству империй, королевств и областей тогдашней Европы; он открыл одну из папок и обнаружил в ней столько отделений, сколько провинций было в стране, к которой она относилась. Все было в порядке, но в порядке, страшном для короля, потому что каждая заметка содержала, если можно так выразиться, лишь квинтэссенцию дела и касалась только сути отношений данной державы с Францией. Этот лаконизм казался Людовику не менее загадочным, чем шифрованные письма, разбросанные по столу. Тут уже ничего нельзя было разобрать: на эдиктах об изгнании и конфискации владений ларошельских гугенотов лежали договоры о союзе с Густавом-Адольфом и с северными гугенотами; заметки о генерале Банье, о Вальштейне, о герцоге Веймарском и Жане де Верте валялись вперемешку с письмами, найденными в шкатулке королевы, со списком ее ожерелий и драгоценных камней и с листками бумаги, содержащими различные истолкования каждой фразы, начертанной ее рукой. На полях одной из записок королевы была сделана следующая пометка: Четырех строчек, написанных любым человеком, достаточно, дабы привлечь его к суду . Далее были свалены в кучу доносы на гугенотов, их планы создания республики, предусматривавшие деление Франции на области под управлением ежегодно избираемого начальника; к ним была приложена печать этого предполагаемого государства с изображением ангела — он стоит, опираясь на крест, и держит над головой Библию. Тут же находился список священнослужителей, которых папа возвел в кардинальский сан одновременно с епископом Лусонским (Ришелье). Среди них был и маркиз де Бедемар, посол Франции в Венеции и мятежник.

Людовик XIII выбивался из сил, пытаясь истолковать события и найти бумаги, при помощи которых он мог бы распутать узел заговора и узнать, что злоумышлялось против его собственной особы, когда в кабинет вошел нерешительной смиренной походкой согбенный смуглый человек — это был государственный секретарь по имени Денуайе; он, кланяясь, приблизился к королю.

— Осмелюсь ли доложить вашему величеству о делах Португалии? — спросил он.

— Вы хотите сказать Испании? — спросил Людовик.— Ведь Португалия — испанская провинция.

— Португалии,— настойчиво повторил Денуайе.— Вот манифест, только что полученный нами.

И он прочел:

Мы, Дон Жоан, милостью божьей король Португалии и Алгарве — королевств, лежащих супротив Африканского материка, повелитель Гвинеи и других африканских земель, владыка торговых путей с Эфиопией, Аравией, Персией и обеими Индиями…

— Что это? — спросил король.— Чей это манифест?

— Герцога Браганского, короля Португалии, коронованного уже целый… некоторое время тому назад, государь, при содействии некоего Пинто. Едва вступив на престол, он протягивает руку помощи восставшей Каталонии.

— Как, и Каталония восстала? Значит, у короля Филиппа Четвертого теперь другой первый министр, а не Оливарес?

— Нет, государь, все случилось именно потому, что у короля все тот же министр. Вот декларация, с которой каталонские Генеральные Штаты обратились к его католическому величеству; в ней говорится, что вся страна берется за оружие против его нечестивых, отлученных от церкви войск. Король Португальский…

— Говорите: «Герцог Браганский»,— перебил его Людовик.— Я не признаю мятежников.

— Итак, герцог Браганский, ваше величество,— холодно проговорил государственный секретарь, — посылает в Каталонское княжество своего племянника, дона Игнасио де Маскаренасо, чтобы оказать покровительство этой стране (а быть может, и завладеть ее независимостью), ибо он не прочь взять и над ней опеку. Между тем войска вашего величества находятся под Перпиньяном.

— Ну так что же? — спросил Людовик.

— Сердцем каталонцы скорее французы, чем португальцы, государь, еще не поздно вырвать опеку над ними у короля… у герцога португальского.

— Чтобы я стал поддерживать мятежников! Как вы смеете!

— Таково было намерение его высокопреосвященства,— заметил государственный секретарь.— К тому же Испания и Франция находятся в состоянии открытой войны, и господин Оливарес, не колеблясь, протянул нашим гугенотам руку помощи именем его католического величества.