Анатолий Вахов - Трагедия капитана Лигова

Но их никто не видел, ни прибежавший на берег Клементьев, ни случайные зрители. Судно горело почти до самого утра, и его остатки медленно погружались в черную воду. Исчезли последние Языки огня, и снова стало темно.

Лигов тяжелыми шагами направился в город. Наступал рассвет. По улицам тянулись первые прохожие. К порту катили повозки низкорослые монгольские лошади. На углу Алеутской и Светланской улиц одна телега с тяжелой кладью застряла в глубокой, наполненной грязью рытвине. Возчик, ругаясь, сек лошадь кнутом и дергал вожжами. Лошадь напрягалась из последних сил, вытягивала шею, скалила от напряжения зубы, но телега не двигалась, а лошадь начала увязать в грязи. Лигов увидел, что медные кольца упряжи вытерли на теле лошади шерсть до язв.

И неожиданно он почувствовал, что орден на шее давит ему грудь, жжет его. Войдя в свою квартиру и не обращая внимания на испуганные лица слуги и боцмана, уже узнавших о сожжении шхуны, Лигов прошел мимо них в кабинет и захлопнул дверь. Рывком сорвав с себя орден, китобой швырнул его на ковер, разостланный на полу, а сам рухнул в кресло и закрыл лицо руками…

…Прошло несколько дней. Олег Николаевич никого не принимал. Как ни был настойчив Клементьев, ему не удалось попасть к Лигову. Тогда через боцмана он передал китобою лаконичную записку:

«Решил продолжать наше дело. Прошу принять на несколько минут, пользуясь вашим приглашением, сделанным на Гавайских островах. Клементьев».

— Клементьев, Клементьев, — повторил Лигов, стараясь вспомнить, где он слышал эту фамилию.

К записке была приложена газета со статьей о Клементьеве. Лигов прочитал первые фразы и вдруг вспомнил все. Первый раз они виделись в Гонолулу, а затем здесь, и последний раз — у бухты Счастливой Надежды. На шхуну «Мария» тогда напало судно Дайльтона «Блэк стар» и наверняка потопило бы судно Лигова, если бы в самую последнюю минуту из-за острова не появился русский клипер «Иртыш».

Лигов хорошо запомнил молодое лицо с волевыми чертами, прямой взгляд, слова моряка: «И я тоже думаю стать китобоем».

Тогда Лигов принял эти слова за шутку, но, видимо, лейтенант говорил всерьез. Вот в газетной статье написано, что лейтенант Клементьев, у которого была впереди блестящая карьера морского офицера, неожиданно ушел в отставку и решил по примеру господина Лигова заняться созданием китобойного промысла на Дальнем Востоке, несмотря на печальную участь своего предшественника.

Лигов поднялся из-за стола и, распахнув дверь кабинета, на всю квартиру крикнул:

— Ходов! Когда господин Клементьев обещал прийти?

— Я здесь, Олег Николаевич!

За спиной боцмана стоял Клементьев. Лигов сразу узнал его и, протянув ему руку, обменялся крепким пожатием.

— Входите, прошу, прошу!

Лигов пропустил вперед себя Клементьева. Закрыв за ним дверь, Олег Николаевич направился к столу, и его взгляд упал на портрет Марии. Оживление, овладевшее Лиговым, начало спадать и сменилось обычной апатией, когда он, выслушав Клементьева, начал рассказывать о себе:

— Пока правительство не будет нас поддерживать, у нас китобойного промысла не будет. Мы с вами одиночки, а французы, англичане, американцы и прочие объединены, у них, по существу, один хозяин — фирма Дайльтон и К°, — по крайней мере здесь, на Тихом океане. У них свои вооруженные суда, и они нас будут топить, а наши моря грабить.

— Я знаю, что трудно, — твердо сказал Клементьев. — Но я от своего решения не отступлю. Я все обдумал, и горе будет тому пирату, который вздумает вредить мне. — Глаза молодого моряка зажглись огнем, а руки сжались в кулаки. — Прошу вашего совета и напутствия. Служить для России — честь великая!

Лигов задумчиво смотрел на красивое, мужественное лицо Клементьева. Оно чуть порозовело. Молодой моряк был взволнован, но владел собою хорошо.

— Теперь я помощник плохой, — устало сказал Лигов. — От моря ушел навсегда.

Он вспомнил шхуну «Мария». Клементьев поднялся, чтобы откланяться, но Лигов удержал его:

— Вы правы. Я обязан вам помочь.

Он подошел к сейфу, стоявшему в углу кабинета, и, раскрыв его, достал пачку карт с пометками путей китовых стад и мест охоты, вахтенные журналы и тетрадь с записями. Протянув все это Клементьеву, китобой сказал:

— Здесь все мои наблюдения и вся моя история. Здесь все, что я знаю о море и китах. Надеюсь, все это окажет вам помощь в вашем предприятии.

Клементьев принял подарок капитана, и его глаза заметили на ковре брошенный орден. Георгий Георгиевич поднял его и, бережно обтерев рукавом, протянул Лигову:

— Это вам…

— Я ненавижу его и тех, кто мне его дал… — с негодованием произнес Лигов. — Это знак лжи и обмана.

— Нет, — сказал с большим убеждением Клементьев. — Его вам дала Россия, русский народ. Возьмите его и берегите.

Клементьев посмотрел в серые глаза китобоя. Лигов, точно подчиняясь его властному взгляду, принял орден.

— Счастливого плавания! — Лигов на прощание горячо пожал руку молодого моряка. — Счастливой охоты!

В кабинете посветлело. Ветер разогнал тучи, и солнце осветило город, залило пыльный кабинет с картами и фотографиями на стенах, моделями судов на столе, китовым усом в углу.

Клементьев ушел. Олег Николаевич ждал у окна, когда молодой капитан пройдет мимо. Георгий Георгиевич, бережно неся документы Лигова, упругим молодым шагом пересек улицу и направился к порту. Сегодня он уходил с попутным транспортом в Норвегию, чтобы там приобрести новейшее китобойное судно.

Лигов провожал взглядом моряка, прижав к груди руку с зажатым в ней орденом. Нет, его жизнь и труд не были концом русского китобойства на Тихом океане, они явились прелюдией большой борьбы за него!

— Крепко штормит, капитан! — стараясь пересилить рев разбушевавшегося моря и свист ветра, прокричал Ходов Клементьеву. — Позлее бискайки будет.

Капитан и боцман, вцепившись в поручни мостика, точно вросли в палубу. Они кланялись в такт движению судна, которое бросало из стороны в сторону.

Георгий Георгиевич ничего не ответил. Высокий, широкоплечий, в темном, блестевшем от воды плаще и низко надвинутой на глаза зюйдвестке, он всматривался в море и, казалось, грудью встречал бурю.

Бушующее море врывалось на палубу китобойца длинными шипящими языками. Судно под тяжестью возникавших водоворотов то погружалось по самый фальшборт, то вырывалось из цепких объятий беснующейся пучины.

Было сумрачно. Солнце, показавшееся утром, сейчас спряталось за плотной пеленой облаков.

Размахи бортовой качки становились все стремительнее. Клементьев следил, как то по одному, то по другому борту вздымались гребни огромных волн.