Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин

— Садитесь, пожалуйста, разговор у нас будет длинным. — Генрих придвинул девушке стул. — Вы не догадываетесь, о чём я буду говорить?

— Нет, синьор! Но, надеюсь, вы довольны мною. — Лидия опустила глаза, пряча чуть встревоженный блеск глаз.

— Я слышал от Курта, что вы собираетесь за него замуж!

Лицо Лидии зарделось.

— Мы договорились подождать до конца войны…

— Вы его любите?

— Если девушка дала согласие…

— А он вас?

— Любит! — не задумываясь, ответила Лидия.

— Тогда я очень жалею, что всё так вышло. Я хорошо отношусь к Курту и хотел, чтобы его жизнь сложилась счастливо, но…

— Вы хотите сказать, что ему не позволят жениться на девушке-итальянке? — с вызовом спросила Лидия.

— Я хочу сказать, что вы никогда не поженитесь! Никогда! И не потому, что кто-то не разрешит, а потому… — Генрих остановился, сделал паузу и продолжал, отрубая слово от слова, — потому что тотчас после нашего разговора я вынужден буду арестовать вас и отправить на допрос!

Лидия вздрогнула, словно её неожиданно хлестнули нагайкой. В чёрных глазах блеснул злой огонёк.

— У вас для этого нет никаких оснований. Все ваши вещи, кажется, целы. Я уже год живу у графини, и за это время, кажется, не пропала ни одна мелочь.

— Не прикидывайтесь! Вы знаете, что я имею в виду!

— Я знаю лишь то, что я ни в чём не виновата!

— Это вы будете доказывать на допросе в гестапо.

— А разве это не допрос?

Во взгляде девушки было столько презрения, что Генрих невольно смутился.

— Я не работник гестапо и не следователь… — сказал он, словно оправдываясь. — Я лишь хотел убедиться, виновны ли вы в том, в чём вас обвиняют. Чтобы знать, как мне держать себя с вами.

— И сейчас вы должны решить, виновна я или нет? — голос девушки дрожал от возмущения.

— Решать это будет суд…

— Суд? Какой?

— Тот, который будет судить вас и судил бы Ментарочи, если б он не бежал…

— Он бежал!

Если бы у счастья было лицо, оно было бы сейчас похоже на лицо Лидии.

— Разве вы его знаете?

— Это мой отец!

— Так это вы сообщили ему о приезде наших парламентёров? Вы прочитали записку, которую Курт имел неосторожность передать вам?

— Курт здесь ни при чём!

— Это выяснит гестапо.

— А он чуть ли не молится на вас, он говорил…

— Мне не интересно, что говорил ваш соучастник…

— Курт ничего не знал!

— Это вы открыли дверь замка, впустили сюда вашего отца с партизанами, чтобы они взяли заложников?

Лидия вскочила со стула и стояла перед Генрихом выпрямившись, в том самозабвении горделивого презрения, ненависти и гнева, которое заставляет человека забыть об угрожающей ему опасности, бросить вызов сильнейшему

— Я спасла этим пятьдесят ни в чём не повинных людей! Ведь ваши наверняка расстреляли бы их в Пармо! Ну что ж, берите, делайте со мной, что хотите! Раз отец на свободе, он всё равно отомстит.

— Его поймали раз, поймают и второй. За каждым его шагом следит наш агент, работающий среди партизан.

— Ложь! Среди гарибальдийцев нет предателей!

— Святая наивность! Гестапо известен каждый шаг ваших гарибальдийцев.

— Выдумка, чтобы напугать!

— И сегодня, когда ваш отец начнёт радостно рассказывать, как ему удалось бежать, наш человек будет глядеть на него внимательным взглядом из-под мохнатых бровей, чтобы сейчас же…

— Боже мой, при чём тут брови? Я… я не понимаю…

— При чём брови? Это я так, между прочим. Просто раз в жизни видел такие густые, широкие и мохнатые брови… Я был поражён, увидев их.

— Не может быть!

— Вы не верите, что бывают такие брови? Но у вас будет возможность самой убедиться! Этот человек часто бывает в гестапо. Теперь его наверняка вызовут на очную ставку.

Впервые за всё время на лице девушки промелькнул страх, она вся поблекла, глаза с мольбой смотрели на Генриха.

— Это вы выдумали про брови… этого не может быть… вы это говорите нарочно, чтобы… — пошатнувшись, девушка опёрлась о край стола, пошарила рукой позади себя и села, почти упала на стул.

Генриху стало невыносимо жаль её.

— Лидия, — он ласково сжал в своих руках её руки. — Выслушайте меня внимательно. Вашего отца выдал агент гестапо, партизан с чёрными мохнатыми бровями. Я не знаю его фамилии, но хорошо запомнил внешность. Он был вторым парламентёром партизан.

— Дядя Виктор! — простонала девушка.

— Надо немедленно предупредить командира отряда и вашего отца. Но никому больше ни слова. Вы меня понимаете? Вы слышите, что я говорю?

— Я сейчас пойду и… — девушка внезапно умолкла, она испугалась, что её хотят загнать в ловушку, проследить, куда она пойдёт, а потом…

— Я знаю, что вы боитесь. Но мне некогда вас переубеждать. Надо спешить, опасность грозит не только вашему отцу, а и тому, кто его спас, — доктору Матини.

— Я вам верю… Я иду! — Лидия направилась к двери.

— Подождите! Когда я узнаю, удалось ли вам предупредить командира отряда?

— Очень скоро.

— Хорошо, буду ждать. Я просил бы вас не говорить Курту о нашем разговоре. Он хороший юноша, но человек, не знакомый с конспирацией, да и в политике, кажется, не очень силён.

Лидия быстро убежала.

Сейчас, когда спало напряжение, Генрих понял, как утомила его эта сцена, да и вообще события сегодняшнего утра. И это теперь, когда приезд Лемке требовал от него особой собранности, подтянутости, осторожности. Конечно, Лемке приехал сюда с ведома Бертгольда и, возможно, будет выполнять при нём те же функции, что Миллер.

Генрих ещё раз перечитал письмо, полученное вчера от Бертгольда, Вернее, строчки, касавшиеся нового начальника службы СС: «Виделся ли ты уже с Лемке? По моему, он неплохой товарищ. Тебе стоит с ним подружиться… Узнав, что ты в Кастель ла Фонте, он остался очень доволен».

Очень доволен! А в то же время до сих пор не пришёл с визитом, как полагалось бы! Что ж, Генрих тоже не пойдёт первый! Надо держать себя так, чтобы Лемке заискивал перед ним. Вспомнив о том, как его допрашивали в Бонвиле, Генрих улыбнулся. Тогда он интуитивно нашёл правильную линию поведения с этим высокомерным гестаповцем. На дерзость отвечать ещё большей дерзостью, на тщеславие ещё большим тщеславием.

Генерал Эверс в отъезде, сегодня можно не идти в штаб. Но бедный Лютц, верно, волнуется. И Матини тоже. Надо им позвонить, успокоить. Но что он может сказать? А если Лидия не успела предупредить гарибальдийцев? Она обещала скоро вернуться. Возможно, у неё есть связи здесь, в городке. Остаётся одно — ждать!

Минуты ожидания тянулись нестерпимо долго. Генрих не решался спросить Курта, вернулась ли Лидия. Очевидно, нет! Курт волнуется, все валится у него из рук, он никак не накроет стол к обеду. Генрих внимательно штудирует книгу по ихтиологии и делает вид, что не замечает попыток Курта завязать разговор.