Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин

Когда стемнело, Генрих не выдержал и позвонил Лютцу. «Да, все хорошо, можно спать спокойно, завтра утром все расскажу».

Мария-Луиза уже давно вернулась с прогулки. Она играет на пианино. Звуки бравурного марша громко раздаются в пустых комнатах замка. Очевидно, графиня в прекрасном настроении. Надо зайти к ней. Узнать, чем закончился разговор с Софьей.

Вечер Генрих провёл на половине Марии-Луизы, в компании Штенгеля, графа Рамони и самой хозяйки. Лидии не было видно. Графиня сама разливала чай.

— Представьте себе, моя горничная вдруг исчезла, у неё кто-то заболел, и она отпросилась у графа на целый день, — жаловалась Мария-Луиза.

Значит, Лидия ещё не вернулась. Теперь она не вернётся до утра: после девяти начинается комендантский час. Можно идти к себе и ложиться.

Графиня не пыталась задержать Генриха. Но когда он подошёл к ней, она тихонько шепнула.

— В воскресенье мы с вами и вашим приятелем обедаем у Лерро!

Целый день Генрих был в нервном напряжении, сильно устал и с радостью думал о сне. Сейчас он ляжет, уснёт, и все тревоги отодвинутся до утра. Но они обступили его ещё плотнее, едва он разделся и вытянулся на кровати.

В этой истории с Ментарочи Генрих опять вёл себя недопустимо легкомысленно. Правда, необходимо было установить связь с партизанами. Но следовало дождаться более благоприятного случая. И допустить гибель такого человека, как Ментарочи? Дать этому провокатору с мохнатыми бровями свободно расхаживать по земле и выдавать честных людей? Но иногда надо сжать своё сердце, заставить его молчать. Разве он может спасти всех, кто попадает в когти к гестаповским палачам? Ему приказано беречь себя. Отныне он будет помнить только это. Пока не добудет нужных документов. А добудет ли он их вообще? Какие у него есть возможности их заполучить? Только этот Лерро!

Взгляд Генриха задерживается на карте Европы. При свете ночника смутно виднеются флажки, обозначающие линию Восточного фронта Генрих знает карту наизусть. Даже когда закрывает глаза, он видит её. Как быстро движется фронт на Запад! Уже совсем, совсем близко подошёл к границам, откуда надвинулся в 1941 году. Кажется, это было так давно. Неужели прошло почти три года? Неужели три? Но ведь каждый год стоит десяти.

Генрих припоминает события первых дней войны — то, как пробрался в стан врага, то, что сделал за это время. Даже если ему не придётся дожить до конца войны, он умрёт со спокойной совестью. А как обидно умереть сейчас, когда развязка так близка! И не увидеть Родины! Понимают ли люди, шагающие сейчас по родной земле, что, как бы трудно им ни было, но на их долю выпало счастье быть среди своих?

Почти полгода, как освобождён от оккупантов Киев. Сейчас там ранняя весна. Журчат первые ручейки. Вскоре Днепр сломает льды. С Владимирской горки и с надднепровских круч можно будет охватить взглядом всю его весеннюю ширь. По радио передают, что Киев сильно разрушен. Возможно, нет и маленького домика на Боричевском спуске.

Незаметно для себя Генрих уснул. Ему снилось, что он переплывает Днепр, быстрое течение не даёт доплыть до берега. Борясь с ним, он напрягает все силы, и вот золотая ленточка прибрежного песка все приближается, приближается.

Генрих и проснулся, ослеплённый этим золотым сиянием. Солнечный луч широкой полосой пересекал комнату, падал прямо на лицо… В соседней комнате Курт готовил завтрак. Услышав, что Генрих одевается, он тихонько постучал в дверь.

— Герр обер-лейтенант, вы поедете или пойдёте пешком? — голос у Курта был весёлый, а лицо сияло, как и этот ранний весенний день.

Верно, Лидия вернулась! Предчувствие, что все хорошо кончилось, овладело Генрихом.

— Лидия мне ничего не передавала?

— Она просила сказать, что очень благодарна синьору Матини за хорошие лекарства. Лидия дважды приходила, но не дождалась вас, графиня послала её куда-то.

Наскоро позавтракав, Генрих пошёл в Кастель ла Фонте. Весна! Вот и пришла весна! На солнышке уже совсем тепло. Даже приятно, что лёгонький ветерок холодит лицо. А может, оно пылает так не от прикосновения солнечных лучей, а от радостного возбуждения? Так хочется поскорее повидать Лютца и Матини, порадовать их.

Генрих идёт быстрее. Возле дома, в котором расположилась служба СС, стоит толпа солдат. Сквозь ограду видно, что во дворе тоже много солдат. Что это? Лемке производит смотр своим опричникам? Вон вдали маячит его высокая фигура. А рядом Кубис. Надо отвернуться, чтобы не заметил. Сделать озабоченный вид и быстро пройти, словно он спешит в штаб.

Когда Генрих проходит мимо, за его спиной раздаётся тяжёлый топот солдатских сапог.

— Герр обер-лейтенант!

Генрих нехотя останавливается. К нему подбегает ротенфюрер.

— Герр Лемке просит вас зайти к нему!

— Скажи, что я очень спешу и сейчас, к сожалению, не могу выполнить его просьбу.

В комнате Лютца окна распахнуты настежь. Значит, он дома. Генрих быстро поднимается на второй этаж.

— Ты знаешь о событиях сегодняшней ночи? — не здороваясь, спрашивает Лютц.

— Ничегошеньки!

— Сегодня в парке за домом, в котором разместилась служба СС, найден убитый, на груди трупа надпись: «Так будет с каждым, кто предаст Италию».

— Ты видел его?

— Посылал денщика. Говорит: чёрный, плотный, с широкими бровями.

— А Матини знает?

— Убитого отвезли в морг при госпитале.

Альфредо Лерро очень доволен своим собеседником. Он не помнит, когда в последний раз так охотно и с таким интересом разговаривал, как сегодня, с этим молодым немецким офицером. Даже странно, что этот обер-лейтенант хорошо знаком с ихтиологией. Такие знания не приобретёшь ни в одном институте. Надо быть влюблённым в рыбоводство, много читать, любить природу, быть очень наблюдательным, чтобы так хорошо изучить повадки различных рыб, условия их размножения, приёмы лова. Он не просто рыбак, который только и знает, что вытаскивает рыбу из воды, не задумываясь над тем, какой интересный и малоизведанный нами мир скрывается на дне больших и малых водоёмов. Взять хотя бы рассказ этого офицера о том, как самцы-осетры помогают самкам переплывать пороги, когда те поднимаются вверх по реке в поисках удобных мест для нереста. А сколько историй он знает о страшном хищнике, живущем в реках Южной Америки, — маленькой пиранье, которую прозвали речной гиеной. Стая этих, с позволения сказать, «рыбок» съела быка, переплывавшего реку шириной в тридцать — сорок шагов. В реке, где водится пиранья, опасно бывает даже помыть руки!

Наука о рыбах — старая страсть Лерро. До войны он выписывал журналы по ихтиологии на разных языках, собирал все известные ему книги по рыбоводству. Лерро с гордостью может сказать, что его библиотека по этому вопросу одна из лучших, какие он знает!