Георгий Свиридов - Летом сорок первого

– Сейчас окажем помощь и отпустим!

Раненые стали упорно отказываться от помощи. Не нужна она им. На передовой ротный санитар обработал раны, забинтовал, и они топают в госпиталь, где хирурги вынут осколки и операцию сделают, так что им никакой дополнительной медицины сейчас не требуется.

Но санинструктор с сумкой через плечо уже подошел к майору и доложил о прибытии. Санинструктору – студенту медицинского техникума, парню крепкому и рослому, – очень хотелось применить свои знания, а в батарее пока не было настоящих ранений, мелкие осколочные и пулевые царапины он не брал в счет.

– Повязка уже сползла на голове, потому что плохо бинт наложен, – быстро определил санинструктор и, раскрыв свою объемную сумку с красным крестом на боку, вынул ножницы, тампоны, бинты. – Давай-ка сюда свою голову!

– Нет, не надо! – отшатнулся раненый.

– Радуйся, дурень, нашей доброте, – сказал сержант и расправил свои пшеничные усы. – Подставляй башку и не артачься!

Артиллеристы угрожающе наставили стволы винтовок на раненого в голову. Это произвело на майора неприятное впечатление. Он с усилием сдержал себя, скрыл возмущение. Бойцы отдельной батареи, по его мнению, переходили грани допустимого в рвении выполнять параграфы инструкции. Конечно же, – это майор хорошо знал и, может быть, даже лучше, чем батарейцы, – необходимо соблюдать меры предосторожности, ни на секунду не ослабевать бдительность и быть всегда готовыми «отразить внезапное нападение».

Но в тех инструкциях говорилось о проверках неизвестных с целью выявления и задержания немецкой агентуры, дезертиров, диверсантов, а здесь перед ним самые обычные солдаты-фронтовики, да к тому же еще и раненые. Сколько он их повидал за недели войны! И майор, представляя здесь штаб дивизии, не останется безгласным наблюдателем, он обязательно выскажет все Флерову, обязательно напишет свое мнение и пошлет его выше по инстанции, чтобы и в штабе фронта имели представление о командном и личном составе отдельной батареи.

Санинструктор между тем, работая ножницами, снял с головы раненого старый бинт и начал осторожно смывать кровь с волос, готовясь обработать рану. Вдруг он оторопело отшатнулся от фронтовика.

– Товарищ майор, смотрите!

Майор взглянул на освобожденную от повязки голову и застыл в удивлении. Отмытые белокурые волосы поблескивали, спадая прядями на розовый чистый лоб. На голове не было никаких следов ранения. А продолговатое лицо «раненого» приобрело жесткие злые черты, в светлых глазах, словно льдинки, застыли неприязнь и открытая ненависть. Бинт-то служил, оказывается, всего-навсего лишь прикрытием, маскировкой! С раненого, мол, меньше спросу, их всюду пропустят.

Сразу посуровели и лица бойцов, которые и сами еще минуту назад в глубине души сочувствовали этим людям, задержанным и взятым под стражу по ошибке.

Санинструктор рванул на груди у «раненого» гимнастерку, затрещали пуговицы и под ней засветилось шелковое белье.

– Падла! Немец!

– Связать! – выкрикнул майор и ткнул пальцем во второго, на костыле, стоявшего под охраной двух солдат. – Проверить и этого!

Но тот не стал дожидаться, пока и его разоблачат. Он, швырнув костыль, как пику, в живот одному солдату, выбил винтовку у второго и, отпрыгнув далеко в сторону, наставил на майора перебинтованную руку, где под плотным слоем марли скрывалось оружие. Дважды выстрелив в майора, который судорожно схватился за кобуру, выхватывая пистолет, диверсант бросился бежать.

Майор, удивленно охнув, уронил пистолет, схватился обеими руками за сердце и, как-то странно и грустно улыбаясь, вдруг обмяк и стал падать на траву.

– Майора ранили! – закричал санинструктор и, схватив сумку, прыжками побежал к командиру.

На какое-то мгновение воцарилось замешательство. Воспользовавшись им, белокурый диверсант тут же сиганул в противоположную сторону и пустился улепетывать со всех ног. Все произошло так быстро, что многие солдаты стояли в растерянности.

– Диверсанты! Гады! – закричал сержант, срывая с плеча автомат. – Не упускай, ребята!

Вдогонку беглецам раздались торопливые хлопки винтовочных выстрелов. Ударила автоматная очередь. Диверсант, убивший майора, вдруг дернулся, словно грудью наткнулся на невидимую ограду, вскинул голову и рухнул на спину.

Не ушел далеко и второй. Он взмахнул руками и упал ничком, в горячке попытался было встать, но прошитый еще несколькими пулями повалился снова.

– Майора убили!..

Санинструктор, все еще не веря в такую быструю смерть, рвал на груди командира гимнастерку, дрожащими руками накладывая бинты на раны, которые оказались в том самом месте, где находится сердце, а кровь, непрестанно пульсируя, окрашивала и бинты, и пальцы, и гимнастерку... Майор лежал лицом вверх, и его остекленелые глаза были безжизненны. Ни санинструктор, ни сержант, ни бойцы еще не знали, что оружие у немецких агентов обычно заряжалось разрывными пулями с ядом, вызывающим мгновенную смерть.

И тут в наступившей тишине вдруг вспыхнул ослепительный огонь. Окутываясь дымом, потрясая гулом округу, грохнули разом все семь боевых установок. С нарастающим грозным ревом одна за другой сорвались со своих гнезд ракеты и огнехвостыми кометами устремились дружной стаей туда, за взгорок, в сторону неприятеля.

Солдаты в окопах от неожиданности замерли на своих местах, кое-кто падал на дно траншеи, приседал, вжимался в бруствер и тут же, мгновенно отметив, что страшные кометы пролетают высоко над их головами и мчатся в сторону гитлеровцев, удивленно и радостно провожал их глазами, сознавая неожиданную и приятную весть: за их спинами, в ближнем тылу появились какие-то артиллеристы с мощными пушками и грохают по врагам. Значит, подоспела подмога, значит, удержим рубеж.

На огневой позиции, где еще клубился, оседая и тая, голубоватый едкий пороховой дым, а грохочущий гул, повторяемый эхом, еще звенел в воздухе, уже ревели моторы машин, и боевые установки одна за другой, оставляя рубчатый след шин на выжженной поляне, выруливали на проселочную дорогу.

– Как майор? – все еще не веря в случившееся, спросил Флеров у санинструктора.

Тот находился в кузове грузовика, на дне которого на подстеленной шинели уложили бездыханное тело майора, а рядом, за снарядным ящиком, трупы обоих диверсантов.

– Не дышит, – развел беспомощно руками санинструктор.

– Гони к штабу, там госпиталь!

Флеров спешил покинуть огневую позицию. Он не сомневался в том, что диверсанты сообщили координаты месторасположения батареи.

И капитан не ошибся в своих предположениях. Не успели машины отъехать и десяти километров, как над лесом показались немецкие самолеты. Они летели кучно и низко, стремительно приближались к огневой позиции, хищно распластав свои крылья, на которых в белых кругах чернела паучья свастика.