Вальтер Скотт - Певерил Пик

— Нет, донесения Морриса неверны, — отвечал Джулиан, — напротив, я поставил её на верхнюю площадку, чтобы избавиться от её назойливости; она так упорно не выпускала меня из замка, что лучшего средства я не нашел.

— Она, наверно, думала, что в такую решительную минуту ваш уход может ослабить гарнизон, — сказал граф. — Это доказывает, как она заботится о безопасности матушки и как высоко ценит вашу доблесть. Но, слава богу, колокол возвещает обед. Желал бы я, чтобы философы, которые считают пиры грехом и потерей времени, придумали для нас другое занятие, хоть вполовину столь же приятное.

Обед, которого так нетерпеливо ожидал молодой граф, надеясь, что он поможет убить бесконечно тянувшееся время, кончился очень скоро — как только этого позволил обычный церемониал, принятый в доме графини. Сама графиня в сопровождении своих придворных дам и служанок удалилась сразу же после того, как убрали со стола, и молодые люди остались одни. Вино не прельщало сейчас ни одного, ни другого, ибо граф был не в духе, томясь от безделья и от своей уединенной, однообразной жизни; Певерилу же происшествия этого дня дали слишком много пищи для размышлений, чтобы он мог найти забавный или интересный предмет для разговора. Молодые люди раза два молча передали друг другу бутылку, а затем отошли от стола и уединились в нишах окон столовой, стены которой были так толсты, что каждая ниша образовывала как бы отдельный кабинет. Сидя в одной из них, граф Дерби перелистывал новые брошюры, присланные из Лондона; время от времени, выдавая отчаянными зевками, сколь мало они его занимают, он глядел на пустынную гладь океана, унылое однообразие которой лишь изредка нарушалось полетом чаек или одинокого баклана.

Певерил тоже держал в руках какой-то памфлет, но не обращал на него внимания и даже не старался делать вид, будто читает. Все его мысли были заняты утренним свиданием с Алисой Бриджнорт и её отцом, и он тщетно искал хоть какого-нибудь объяснения, почему Алиса, очевидно к нему неравнодушная, вдруг пожелала навеки с ним расстаться, между тем как её отец, сопротивления коего он так страшился, казалось, весьма снисходительно смотрел на его ухаживания. Он мог лишь предположить, что от него зависит помочь или помешать Бриджнорту в исполнении его планов, но, судя по словам и поступкам Алисы, снискать расположение её отца можно было, лишь в какой-то мере преступив свои правила. Однако он никак не мог догадаться, чего хочет от него майор. Хотя Алиса и говорила об измене, он не мог представить себе, что Бриджнорт осмелится предложить ему вступить в заговор, угрожающий безопасности графини и её маленького королевства. Это было бы несмываемым позором, и сделать подобное предложение мог лишь человек, готовый тут же на месте защищаться своим мечом от того, чью честь он так страшно оскорбил. Между тем поведение майора Бриджнорта отнюдь не доказывало подобных намерений; к тому же он был слишком хладнокровен и рассудителен, чтобы смертельно оскорбить сына женщины, которой он, по его же словам, был столь многим обязан.

Тщетно пытаясь вывести хоть сколько-нибудь вероятное заключение из намеков отца и дочери и, как подобает влюбленному, примирить свою страсть с велениями долга и чести, Певерил вдруг почувствовал, что кто-то тихонько дергает его за плащ. Он убрал руки, которые в раздумье скрестил на груди, отвел свой невидящий взор от пустынного берега моря, оглянулся и увидел Фенеллу. Глухонемая уселась на низенькой скамеечке у его ног, надеясь, что он заметит её присутствие, однако, наскучив ожиданием, решила наконец дать ему знать о себе. Вздрогнув, Джулиан очнулся от своего раздумья, посмотрел вниз и невольно подивился необыкновенной наружности этого беззащитного существа.

Фенелла распустила по плечам свои длинные густые волосы; ниспадая до самой земли, они, подобно чёрной пелене или тени, не только обрамляли лицо, но окутывали всю её миниатюрную и стройную фигурку. Из-под пышных локонов виднелись мелкие, но правильные черты и огромные блестящие чёрные глаза. По лицу видно было, что она беспокоится, как высокочтимый друг примет признание её вины, мольбу о прощении и просьбу о примирении. Словом, это новое выражение так изменило знакомое лицо Фенеллы, что оно показалось Джулиану совершенно преобразившимся. Дикая, фантастическая живость черт, казалось, бесследно исчезла, уступив место нежной, скорбной и трогательной мольбе, а в огромных чёрных глазах, обращённых к Джулиану, блестели слезы.

Думая, что причиною странного поведения Фенеллы был их утренний спор, Джулиан постарался развеселить девушку, объяснив ей, что ничуть не сердится. Он ласково улыбнулся, пожал ей руку и как человек, коротко с нею знакомый, погладил её по голове. Фенелла потупила глаза, словно стыдясь его ласки и в то же время радуясь ей. Продолжая гладить одной рукою её локоны, Певерил вдруг почувствовал на другой руке, которую глухонемая крепко сжимала в своих, лёгкое прикосновение губ и горячие слезы девушки.

В голове Джулиана внезапно и впервые в жизни мелькнула мысль, что существо, которому недоступен обыкновенный язык, может перетолковать в опасную сторону такую короткость в обращении, и, поспешно отдернув руку и переменив позу, он знаками спросил, не хочет ли она что-нибудь передать ему от графини. В одно мгновение Фенелла совершенно переменилась. Она вздрогнула, с быстротою молнии села на свою скамеечку и лёгким движением руки сделала из распущенных локонов изящную прическу. Когда она взглянула на Певерила, её смуглое лицо ещё горело, но томность и печаль сменились всегдашней живостью и весёлостью. Глаза девушки блестели ярче обыкновенного, а дикий их взгляд казался ещё более пронзительным и беспокойным, чем всегда. В ответ Джулиану она приложила руку к сердцу — этот жест обозначал графиню, — встала и, направившись к комнате своей госпожи, знаком пригласила его следовать за собой.

От столовой до комнат, куда немая проводница вела Джулиана, было недалеко, но всю дорогу его мучило подозрение, что несчастная девушка неправильно истолковала его доброту и питает к нему чувства более нежные, чем дружба. Горе, в которое подобная страсть могла ввергнуть существо и без того беспомощное и чувствительное, было бы слишком велико, чтобы позволить Певерилу отмахнуться от подозрений, теснившихся в его голове, и юноша решил вести себя так, чтобы истребить столь неуместные надежды, если Фенелла и в самом деле их питает.

Они нашли графиню за письменным столом; перед нею лежало несколько запечатанных писем. Графиня приняла Джулиана с обыкновенной своею любезностью, попросила его сесть и знаком приказала Фенелле продолжать шитье.