Вальтер Скотт - Певерил Пик

— Лишь на некоторое время, Джулиан, тогда как эти меры должны были бы заставить даже самых дерзких людей дрожать от страха при одной мысли о подобном посягательстве на наши права в будущем. Правда, теперешний план Дерби ещё опаснее, но в нём есть что-то рыцарское, и мне это приятно.

— Что это за план, миледи, и не могу ли я разделить или предотвратить эти опасности? — с волнением спросил Джулиан.

— Он хочет немедленно отправиться в Лондон, — отвечала графиня. — Он, по его словам, не просто феодальный властитель маленького острова, но также один из благородных пэров Англии, и потому не должен спокойно сидеть в безвестном и уединенном замке, когда его имя и имя его матери порочат перед королем и согражданами. Он намерен занять своё место в палате лордов и публично потребовать наказания пристрастных и злонамеренных свидетелей, которые оскорбили его дом.

— Это благородное решение, достойное моего друга, — сказал Джулиан Певерил. — Я поеду с ним и разделю его участь, какою бы она ни была.

— Увы, наивный мальчик — воскликнула графиня. — Искать справедливости у предубеждённого и разъяренного народа — всё равно что просить сострадания у голодного льва. Народ подобен безумцу, который в припадке бешенства безжалостно убивает своего лучшего друга и, лишь очнувшись, в изумлении созерцает и оплакивает собственную жестокость.

— Простите, миледи, — сказал Джулиан, — но этого не может быть. Благородный и великодушный народ Англии нельзя ввести в такое странное заблуждение. Каковы бы ни были предрассудки черни, палаты парламента не могут заразиться ими и забыть своё достоинство.

— Увы, кузен, — сказала графиня, — разве англичане даже самого высокого звания способны были помнить о чем-либо, когда их увлекали партийные страсти? Даже люди слишком умные, чтоб верить басням, которыми дурачат толпу, не станут их разоблачать, если они могут дать хотя бы временное преимущество их политической партии.

И среди подобных людей ваш кузен нашел себе друзей и товарищей! Он пренебрег старыми друзьями своего дома, ибо строгость их правил не соответствовала духу времени, и сошелся с непостоянным Шафтсбери и с легкомысленным Бакингемом, которые без колебаний готовы принести в жертву современному Молоху всё и вся, лишь бы умилостивить это божество. Простите слезы матери, мой юный родич, но я вижу, что в Боултоне уже воздвигнут новый эшафот. Если Дерби явится в Лондон, когда там свирепствуют эти кровожадные псы, ненавидящие его за веру, в которой я его воспитала, и за моё поведение на нашем острове, он умрет смертью своего отца. А между тем что ещё остается делать?

— Позвольте мне отправиться в Лондон, миледи, — сказал Певерил, растроганный горем своей благодетельницы. — Ваша светлость до сих пор полагались на мою рассудительность. Я постараюсь устроить всё как можно лучше, увижусь и переговорю с теми, кого вы мне укажете, и надеюсь вскоре уведомить вас, что это заблуждение, каким бы сильным ни казалось оно теперь, уже рассеивается. В худшем случае я смогу предупредить вас, если вам и графу будет грозить опасность, и, быть может, сумею также найти средство её избежать.

Пока графиня слушала эту речь, по лицу её было видно, как материнские чувства, побуждавшие её принять великодушное предложение Певерила, боролись с природным беспристрастием и справедливостью.

— Подумайте, о чём вы просите меня, Джулиан, — со вздохом сказала она. — Неужели вы хотите, чтобы я подвергла сына подруги тем опасностям, от которых хочу спасти своего сына? Нет, никогда!

— Но, миледи, ведь мне не грозит такая опасность, как ему, в Лондоне меня не знают, мой род, хотя и не лишённый значительности в наших краях, слишком мало известен, чтобы меня заметили среди толпы богачей и знати. Я уверен, что моё имя даже косвенным образом не замешано в мнимом заговоре. А главное, я протестант, и меня нельзя обвинить ни в прямой, ни в косвенной связи с римской церковью. Люди, с которыми я знаком, не могут быть для меня опасными, даже если они не пожелают или не смогут мне помочь. Словом, я ничем не рискую, тогда как графу может угрожать большая опасность.

— Увы! — промолвила графиня Дерби. — Возможно, что все эти великодушные доводы справедливы, но только вдова и мать может их слушать. Ослеплённая себялюбием, я невольно думаю о том, что моя кузина при любых обстоятельствах может рассчитывать на поддержку любящего супруга, — таковы пристрастные рассуждения, которым мы не стыдимся подчинять наши лучшие чувства.

— Не говорите так, миледи, — возразил Джулиан. — Считайте меня младшим братом графа. Вы всегда были мне истинною матерью и имеете право требовать от меня исполнения сыновнего долга, будь то даже в десять раз опаснее поездки в Лондон с целью разведать тамошнее расположение умов. Я сейчас же пойду уведомить графа о моем отъезде.

— Постойте, Джулиан, — сказала графиня. — Если вы готовы совершить это путешествие ради нас — увы! — у меня не хватает великодушия отказаться от вашего благородного предложения, — вы должны ехать один и ничего не говорить графу. Я хорошо знаю сына: он легкомыслен, но далек от низкого себялюбия и ни за что на свете не позволит вам ехать одному. Если же он поедет с вами, ваше благородство и бескорыстие будут напрасны — вы погибнете вместе с ним, подобно пловцу, который, спасая тонущего, неминуемо должен разделить его участь, если позволит ему схватить себя за руку.

— Я поступлю так, как вам угодно, миледи, — сказал Певерил. — Через полчаса я буду готов к отъезду.

— Итак, нынче ночью, — сказала графиня после минутного молчания. — Нынче ночью я приму все возможные предосторожности, чтобы вы могли исполнить своё великодушное намерение, ибо я не хочу возбуждать подозрений, которые непременно возникнут, если станет известно, что вы недавно покинули остров Мэн и его католическую властительницу. Быть может, в Лондоне вам лучше принять чужое имя?

— Простите, миледи, — возразил Джулиан, — я постараюсь не привлекать к себе излишнего внимания, но скрываться под чужим именем кажется мне неразумным и недостойным. К тому же в случае, если меня узнают, мне будет трудно это объяснить и доказать чистоту своих намерений.

— Пожалуй, вы правы, — подумав, сказала графиня. — Вы, конечно, намерены ехать через Дербишир и посетить замок Мартиндейл?

— Я бы весьма этого желал, миледи, если время и обстоятельства позволят, — отозвался Певерил.

Об этом вы должны судить сами, — заметила графиня. — Поспешность, разумеется, желательна, но с другой стороны, явившись в Лондон из своего родового поместья, вы возбудите меньше подозрений, нежели выехав прямо отсюда и даже не навестив родителей. Во всём этом вы должны руководствоваться собственным благоразумием. Ступайте, сын мой — я называю вас так, ибо вы мне дороги, как сын, — ступайте и собирайтесь в дорогу. Я приготовлю письма и деньги… Нет, нет, не возражайте. Разве я вам не мать? Разве вы не исполняете свой сыновний долг? Не оспаривайте же моего права оплатить ваши расходы. Но это ещё не всё. Не сомневаясь, что вы со рвением и рассудительностью станете действовать в нашу пользу, когда того потребуют обстоятельства, я дам вам рекомендательные письма к нашим друзьям и родным с настоятельною просьбой способствовать вам во всех ваших предприятиях и позаботиться о вашей безопасности.