Пип Воэн-Хьюз - Реликвии тамплиеров

— Петрок, я не могу туда вернуться вот так, средь бела дня. Я ведь… Только де Монтальяк, Жиль де Пейроль, Павлос и ребята с Крита знают, что я была на борту…

— И давно вы на корабле? — перебил я ее, лихорадочно обдумывая ситуацию. — С того момента, когда мы покинули Англию? — Она качнула головой, чуть-чуть. — С захода на Фареры? Нет, с Гардара! — Я прищелкнул пальцами. — Вас принесли в этой связке китового уса! И с тех пор тайно держали в трюме. Ну и как?..

— Ужасно! Даже хуже, словно в преддверии ада! — прошептала она. — Я лежала там не шевелясь, в этой вонючей дыре, бог знает сколько времени!

— Матерь Божья… Извините… Кровь Христова!..

— Кстати, Петрок, как твои зубы?

— Качаются, как гвозди в гнилой доске, — признался я и посмотрел на нее более внимательно. Очень странно — я видел, какая она худая, какие у нее черные тени под глазами. Ей там очень трудно пришлось, гораздо хуже, чем мне и остальным, она же сидела в полной тьме, как в тюрьме. Я наклонился и взял ее за руку. Она улыбнулась, немного печально, и я заметил, что у нее нет одного зуба, в уголке рта. И тут унюхал знакомый кислый запах у нее изо рта. — Это скорбут, как говорит Исаак. Цинга.

— И у него нет против нее никаких средств. Сущий ангел он, этот Исаак, не правда ли? Но он и собственные зубы не может сохранить. — Она вздохнула. — Петрок, я не хочу, чтобы о моем присутствии узнали на корабле. Я ведь беглянка, спасаю свою жизнь…

— Как и все мы, — вставил я.

— И тем не менее, тем не менее. Но если по правде, экипаж пугает меня до смерти — чего я только не насмотрелась, глядя на них из-за этой проклятой занавески! Крест Господень! Да эти мужики сожрут меня живьем, выблюют и снова сожрут…

— Принцесса! — завопил я, пораженный. — Дамы королевской крови не должны так выражаться…

— Но это же истинная правда! Господи, я что, обидела тебя?

— Вы… высокорожденная дама! Вам не следует так выражаться, ваше высочество!

— Пожалуйста, не зови меня ни принцессой, ни высочеством! — вдруг гневно выдохнула она, вспыхнув от ярости или, может быть, от боли. — Все это бессмысленные слова! Ты находишь, что я слишком грубо выражаюсь? Не по-королевски? Да, ты прав. У меня нет трона. Для всего остального мира я мертва. Но посмотри вот на это, если сомневаешься! — И она сунула руку прямо мне в лицо. — Посмотри на это кольцо! Вот на это!

Это было, несомненно, самое замечательное украшение на ее руке. Желтовато-коричневый камень с вырезанным на нем светлым профилем. Оправа, золотая и массивная, производила еще более сильное впечатление.

— Это кольцо в античные времена носили императрицы Рима, когда мои предки правили миром. Оно мое по праву рождения. Но потом… потом меня просто выбросили. — Ее голос перешел в горький шепот, и она опустила глаза. — Так что не зови меня ни принцессой, ни высочеством, ни леди. У меня не осталось ничего, кроме крови, что течет в моих жилах. — Она помолчала. — И я не хочу, чтобы эта кровь пролилась, Петрок. Она жаркая, и я сама завидую этому жару. — Она подняла глаза, и наши взгляды встретились. Я увидел, что по щекам ее бегут слезы, как ручейки по испачканному песком и пылью лицу. — Ты спас мне жизнь, а это все, что у меня осталось, что еще можно спасать. Поэтому зови меня просто Анна.

Еще за добрую сотню шагов от корабля я услышал, что меня зовет Павлос. Он выскочил из тени под днищем, подбежал, явно сильно взволнованный — хотя ко мне это не имело никакого отношения, — схватил за плечи и слегка встряхнул.

— Где… — Он с трудом сглотнул. — Где ты был?

— Там, наверху, — махнул я рукой.

— А ты там ничего не видел? Никого? Там, наверху? — Павлос был высокого роста, с кудрявыми черными волосами, которые все время подстригал, так что они не доставали ему до плеч. У него была мощная фигура, а яркие зеленые глаза и сломанный нос придавали вид настоящего воина, что соответствовало истине. Но сейчас он вспотел и трясся, как загнанная лошадь. Он подскочил ко мне, едва я спрыгнул на пляж. Я собирался немного его помучить, он же пока не знал, что я в курсе его тайн, но у меня не хватило на это воли.

— Она в безопасности и сейчас смотрит на нас сверху. — Я ткнул большим пальцем себе за спину. Павлос схватил меня за руку и притянул вплотную к себе.

— Кто? — выдохнул он. Кислый запах распадающихся десен был слишком силен, чтобы не скривиться.

— Анна, конечно. Принцесса Анна. — Я тоже схватил его за руку. — С ней ничего не случилось.

К моему ужасу, Павлос упал на колени и принялся креститься, словно сумасшедший, только не так, как крестимся мы, а справа налево. Я же, убедившись, что никто не обращает на нас внимания, тоже опустился на колени и зашептал:

— Успокойся, Павлос! Ничего особенного с ней не случилось. Там был один человек…

— Человек?! Мужчина?! — Голова Павлоса дернулась, словно его рванули за невидимую веревку. — Мать твою!.. — Далее последовал поток греческих ругательств, скорее жалобных, чем яростных.

— Но я ее выручил! — нетерпеливо перебил я его тираду. — Ничего не случилось. Она только растянула связку на ноге, мне кажется. Но не хочет возвращаться на корабль средь бела дня — боится наших парней.

— Боится? Да ничего она не боится! — возразил Павлос — кажется, он приходил в себя и, потирая челюсть, поднялся с колен. — Она сбежала от меня еще перед утренней зарей. Мне удалось вывести ее с корабля так, чтобы никто не видел, и она рванула в скалы. Лишь посмеялась надо мной. Посмеялась! И после этого я только и слышал, что ее смех! — Он сплюнул. — Капитан пребывает в скверном настроении по этому поводу, могу тебя уверить.

— Неужели вы думали, что сумеете держать ее взаперти все время наших плаваний? — в недоумении покачал я головой. — Она же в этой дыре вообще могла сгнить заживо!

— Клянусь всеми святыми и их траченными оспой мамашами, Петрок! По-твоему, я не в состоянии этого понять?! Она же византийская принцесса, член императорской фамилии! Я поклялся жизнь за нее отдать! Владыка, которому я служил, деспот Эпира, ее двоюродный брат. Да никто и не собирался держать ее взаперти, но что еще было делать? Команда никогда не допустила бы женщину на борт, сам знаешь, какие они — использовали бы ее как обычную шлюху из борделя при бане, а потом вышвырнули за борт. — Тут ему в голову, видимо, пришла еще какая-то мысль. — А ты… ты ее не трогал?

— Вот еще, в самом деле! — Это уж было слишком. — Да я всю ее облапал! Я ее, можно сказать, на себе притащил с этой проклятой горы! После того как спас ей жизнь!..

— Мир, Петрок, мир! Прости меня. Девушку доверили моей опеке, а я ее упустил… Не сердись, я просто перенервничал. Я твой должник, мне не следовало тебя донимать похабными подозрениями. А теперь, пожалуйста, отведи меня к ней.