Пип Воэн-Хьюз - Реликвии тамплиеров

Ну и мы полезли обратно на холм. Павлос все время шел впереди и очень торопился. Анна ждала нас там же, за камнем — лежала на животе, укрывшись плащом, из-под капюшона виднелся лишь узкий полумесяц ее бледного лица. При нашем приближении она села, и капюшон съехал с ее волос, в которых тут же синеватым отблеском засверкало солнце. Она с минуту наблюдала за нами, потом широко улыбнулась и захлопала в ладоши.

— Мои спасители! Храбрый Павлос и мой девонширский рыцарь!

Павлос поспешно подбежал к ней и, к моему изумлению (да сегодня меня изумляло вообще все!), рухнул на колени и нежно взял в ладони ее ногу.

— Vassileia [39] Vassileia ( греч. ) — принцесса. ! — простонал он, извиваясь перед ней, как рыба, выброшенная на берег, бормоча какие-то слова на своем языке, которые показались мне самыми изощренными извинениями, пока Анна не постучала ему пальцем по голове, словно булочник, проверяющий качество выпечки.

— Встань, Павлос, — произнесла она на окситанском наречии. — Это я от тебя сбежала, если помнишь. И очень об этом сожалею, дорогой мой страж.

— Зачем, Vassileia ? Как вы решились на такое? — Бедняга уже заламывал руки.

— Мне хотелось размяться, подышать свежим воздухом. И я мечтала побыть одна! Я же чуть не век просидела в этом… этом склепе. Ты же сам видел! Я даже встать и выпрямиться там не могла! И когда представилась возможность размять ноги, я, конечно, не удержалась. И убежала.

— А этот сумасшедший? Петрок рассказал мне, ваше высочество. Он не?..

— Я там бродила, собирала цветы вереска… — Тут она метнула на меня взгляд, быстрый, как капелька ртути. — Просто собирала цветы, а он подкрался сзади. Я уж подумала — ну все! Господи, как от него воняло! Ну и задал же он мне трепку! И всю меня помял. Я заорала, но тут явился храбрый Петрок и прогнал его. И он убежал, стеная и весь в крови. — Она снова радостно захлопала в ладоши, как маленькая игривая девочка. Я же покраснел под восхищенным взглядом, коим меня одарил Павлос, и пробормотал:

— Что-то я не помню никаких стенаний.

— Вздор! Вы, храбрые воины, вечно скромничаете. Прогнал его, именно так, прогнал его подыхать! — все повторяла Анна, но лицо ее кривилось в хитрой усмешке. Я выставил обе ладони вперед, желая сменить тему, и спросил:

— А ваша нога, как она?

— Служить может, — ответила Анна. — Опираться, конечно, больно. К утру распухнет.

— Надо возвращаться на «Кормаран», — встрял Павлос. — Капитан в ярости, правда, мне кажется, эта его ярость лишь прикрывает тревогу. Однако…

— Я не пойду назад, пока светит солнце, — бросила Анна.

— Но, ваше высочество…

— Не пойду, я сказала!

— Пресвятая Богородица! Пойдемте, ваше высочество… вы должны вернуться…

— Я останусь здесь, — повторила Анна, топнув ногой по траве, и мне даже показалось, что она вросла в землю.

— Я побуду с ней, а ты предупреди де Монтальяка, — предложил я Павлосу. — До корабля не так уж далеко. — Я бросил Анне предупреждающий взгляд, а она упрямо нахмурилась. — Если все будет в порядке, мы вернемся с наступлением ночи по твоему сигналу.

— Ты его здорово ранил, Петрок? — спросил Павлос, обернувшись ко мне. Я пожал плечами, чувствуя себя неважно, и ответил:

— Нет. Я ему только яйца отбил. Но он держал над головой здоровенный булыжник, и тот упал ему на плечо. Я слышал треск, оно вроде как сломалось, будто тростинка.

— Где это произошло?

Я показал, ткнув пальцем через плечо.

— Кажется, этот булыжник еще и оторвал ему ухо, — добавил я. Он явно хотел узнать, много ли там было крови, и с минуту расхаживал взад-вперед, глядя на нас сузившимися глазами. В конце концов Павлос остановился и провел руками по лицу.

— Ну ладно, так и быть, — вздохнул он. — Ты останешься здесь. Не думаю, чтобы этот безумец вернулся, и маловероятно, что здесь обнаружатся другие, ему подобные. Но я принесу тебе кое-что более подходящее, чем твой ножик, Петрок. — И он указал на Шаук. — Ты умеешь стрелять из лука? — Я кивнул, так как и в самом деле умел. В аббатстве я очень неплохо стрелял, хорошо попадал по мишеням, установленным возле реки для развлечения и упражнений, поскольку монахам нередко приходилось выступать с оружием в руках, чтобы согнать очередных захватчиков с принадлежащих аббатству земель. — Вот и хорошо, — с сомнением в голосе продолжал Павлос. — Я договорюсь с капитаном о сигнале. Но если ты заметишь поблизости любого чужака, стреляй, чтоб поразить насмерть, а потом бегите к судну. Поклянись, что так и сделаешь!

— Клянусь! — кивнул я.

— Да не стану я ни в чем клясться! — заявила Анна упрямо. — Но сделаю так, как скажет Петрок; до сих пор он мне хорошо помогал. — И победоносно посмотрела на Павлоса, задрав свой изящный, тонкий носик.

— Ну слава Богу! — сказал грек и снова истово перекрестился. — Я скоро вернусь.

И почти побежал вниз по склону холма. Я чувствовал рядом с собой присутствие Анны, слышал ее смех, тот самый, что мешал мне утром купаться.

— Павлос — хороший человек, — сказала она. — Только трясется надо мной, как старая курица. У него привычки дворцового стража, и он никак от них не избавится, так же как я не могу избавиться от привычки над ним подшучивать. У меня тоже сохранились дворцовые склонности.

— А где он, твой дворец? Твой дом? — спросил я, уловив печаль в ее голосе.

— В Никее, в Малой Азии, в той ее части, что мы называем Анатолия, — ответила она и посмотрела на меня вопросительно: — Ты знаешь, где это?

— На восточном побережье Mare Mediterraneum [40] Mare Mediterraneum ( лат. ) — Средиземное море. , — ответил я. — К северу от Святой земли, на восток от Византии.

— Отлично, отлично! Ты, оказывается, человек ученый. Мой девонширский рыцарь, да у тебя, видать, более глубокие познания, чем море Мрака! — насмешливо произнесла она. — Но ты ведь не среди этих головорезов научился всей этой географии?

— Ты права, — ответил я, все еще следя за уменьшающейся фигурой Павлоса, торопливо пересекающей пляж. Вот он достиг корабля и скрылся за его корпусом. — Однако, моя прекрасная дама, на борту «Кормарана» очень немногое является тем, чем представляется взгляду. Например, связки китового уса.

Она недовольно засопела — весьма неожиданная реакция — и, взяв меня за руку, заставила сесть на вереск рядом с ней. А сама откинулась назад и скрестила ноги, как портной за работой. Чувствуя себя крайне неуклюже, я встал на колени, словно на молитве.

— Ты по крайней мере и впрямь не то, чем кажешься, — сказала она. — Слишком мягкий, слишком добрый. Да-да, я знаю… — Тут она подняла руку, как бы предваряя мои протесты. — Ты бесстрашен, я сама видела. Но ты не такой, как они… не пират, ведь они же пираты, не правда ли?

— Торговцы, — пробурчал я. — Купцы.