Андрей Орлов - Харбинский экспресс

— Мне нужно с вами поговорить.

— Говорите. У меня нет секретов от революционных товарищей.

Дохтуров постарался выпрямиться, насколько возможно.

— Я хочу обратить ваше внимание на то, что люди, которых вы захватили в плен, к тайге в своем большинстве непривычные…

— Это никакая не новость, — прервал его комиссар.

— Непривычные… — повторил Павел Романович. — Для них ночевка в тайге на открытом воздухе может оказаться фатальной.

— Отчего же?

— Из-за комаров, мошек и прочей летающей нечисти, в просторечии именуемой гнусом.

— Что-то я не вполне…

— Медицинской наукой зафиксированы случаи гибели человека от этих летающих кровососов, — терпеливо пояснил Дохтуров. Он старался говорить спокойно. Было нелегко: как прикажете объясняться с человеком, не видя его глаз? Тем более, если этот человек объявил вам приглашение на казнь.

Но все же он вполне внятно и доступно рассказал о кожной реакции, вследствие которой закрываются кожные поры и наступает смерть от недостатка кислорода — как ни парадоксально, при дыхательном благополучии.

Комиссар его не перебивал. Когда Павел Романович закончил, спросил:

— Вы врач?

— Врач.

— Что вы заканчивали?

— Московский факультет.

— А почему в таком случае… Впрочем, неважно. Но я не понимаю, отчего вы так переживаете? Ведь завтрашний день у вас всех — последний.

— Пусть так. Все одно ни к чему лишние пытки.

— Вы полагаете смерть на колу менее мучительной? — промурлыкал комиссар.

— Это будет завтра.

— Ага. Надеетесь?..

— Как знать, — ответил Дохтуров. — Но вы учтите: после этой ночи внешность моих спутников будет так обезображена гнусом, что они станут неузнаваемыми. Таким образом, ваша затея с фотографированием с треском провалится.

— Вы все-таки определенно надеетесь, — задумчиво протянул комиссар. — Ну что ж, понимаю. Однако от меня-то чего хотите?

— Прикажите освободить дам.

— Вот как! К чему?

— Освободите и вооружите их ветками.

— Ага. Ветками. А ну как сбегут?

— Значит, им повезет, — ответил Павел Романович.

Комиссар засмеялся.

— Ценю откровенность, — сказал он. — За то можно и дерзость вашу простить. Но как поступить, прямо не знаю…

Комиссар повернулся, вглядываясь в темноту:

— Сударыни, готовы ли вы ночь напролет махать ветками ради спасения внешности сих, вовсе вам незнакомых, господ?

Никто не ответил. Жена путейского инженера вообще едва ли слышала разговор, а мадемуазель Дроздова упрямо молчала.

— Видите, — сказал комиссар Дохтурову, — не хотят. Так-то.

— Умоляю, оставьте усилия, доктор, — прозвучал вдруг голос Дроздовой. — Этот подмастерье революции здесь ничего не решает. Нужно говорить с той особой… Как там ее… С Авдотьей!

К комиссару тут же подпрыгнул Лель:

— Товарищ Логов, позвать Авдтотью Ивановну? Я мигом!

Комиссар крякнул.

— Не надо! Тут и дела-то нет… Так, пустяки. Я сам все решу. — И добавил, обращаясь уже к Павлу Романовичу: — Будь по-вашему. Женщин развяжем. Но если которая бежать расположится… В общем, вы меня понимаете.

Не понимал Павел Романович только одного — откуда у мадемуазель Дроздовой силы берутся. Вот уже второй час (это Павел Романович определил точно — у него было врожденное чувство времени) она безостановочно шагала вдоль ряда колодников с размашистой ольховой веткой в руке. Поначалу весьма бойко у нее получалось; но вскоре мадемуазель устала. Все чаще и чаще перекладывала свое орудие из руки в руку, и становилось очевидным, что барышни надолго не хватит.

А от жены инженера толку было и того меньше: она больше подле мужа стояла и на просьбы остальных вовсе не реагировала. Дроздова пробовала и уговаривать, и даже пенять, но потом отступилась.

Павел Романович понимал: давно пора переходить к действию. Но выжидал. Хотелось, чтоб караульщики к ситуации попривыкли, перестали то и дело коситься.

Но костер продолжал гореть, хмельные голоса становились все громче. Далее ждать было немыслимо.

— Мадемуазель, — шепнул Дохтуров, когда Дроздова поравнялась с ним в очередной раз. — Прошу вас задержаться.

— Что случилось?

— Послушайте: я это занятие придумал как ширму. Дело в другом — вы поможете нам бежать.

— Вы шутите. Каким таким образом?

— Снимите веревки. Дальше я сам.

Она подумала.

— Хорошо. У меня есть булавка. — Шепот у мадемуазель был на удивление звучным. Видимо, в прошлом ей редко приходилось приглушать собственный голос.

— К черту булавку. Вот что: вы пойдете к нашим церберам…

— И попрошу нож! Как-нибудь объясню.

— Ножа они вам не дадут. Надо иначе. Вы…

В этот момент кто-то из «витязей» поднялся со своего места. Подкинул в костер хворост, отчего в темное небо взметнулся сноп ослепительных искр. Пламя вспыхнуло ярче, и мадемуазель Дроздова торопливо взмахнула веткой над Павлом Романовичем. А потом быстро пошла прочь, разгоняя над головами колодников звенящую комариную стаю.

Дохтуров подумал, что следует выждать еще с полчаса. Но столько времени барышня могла и не выдержать. Поэтому пришлось поторопиться.

Когда мадемуазель подошла в очередной раз, он кашлянул. Спросил негромко:

— Вас как зовут?

— Анна Николаевна…

— Заклинаю, Анечка, только не торопитесь. Нужно, чтоб вы казались всем безмятежной.

— Хорошо, — сказала Дроздова, — не стану я торопиться. Знаете что? Я попрошу у них табаку! Стану курить и пережгу эти веревки. Я читала…

— Ничего не выйдет. Вы мне только спалите запястья.

— Может, зубами?..

— Еще хуже. Обслюнявите, веревка разбухнет, и тогда вообще все напрасно. Надо иначе.

— Но как?

— Слушайте. Я делал упражнения, растягивал путы. Теперь узел ослаб, но все одно его так просто не снять. Нужна смазка.

— Масло! — воскликнула мадемуазель, и Павел Романович увидел, как кто-то из караульных повернулся в их сторону.

— Нет-нет, — зашептал он. — Зачем вы так громко?

— Sorry… Но что ж вы хотите?

— Видите того солдата, с утиным носом?

— Нет…

— Да вон, у него винтовка рядом лежит.

— Да, сейчас вижу…

— Подойдете и попросите у него… — Тут Павел Романович отчего-то закашлялся, словно в горле у него пересохло.

— Что попросить?

— Попросите сала.

— Сала? — переспросила Анна. — А вы уверены, что оно у него есть?

— Уверен, — мрачно ответил Дохтуров. — Совершенно точно знаю.

— А как объяснить, для чего?

— Скажете, поранились. В лечебных целях.

— Ах вот как! Но позвольте — ведь я совершенно здорова!

— Опять вы кричите! — прошипел Дохтуров. — Ну и что, что здорова? Сейчас будете больна. Давайте сюда булавку.

— Н-нет-нет, — пролепетала Дроздова, — я все поняла…

Она отодвинулась в темноту, зашуршала платьем. Потом вскрикнула. Как ни тихо прозвучало ее восклицание, а утконосый караульщик возле костра все же услышал.