Андрей Орлов - Харбинский экспресс

На это Карвасаров ничего не успел ответить.

Раздался стук, дверь распахнулась, и на пороге показался Вердарский. Вид у него был потрясенный.

— Что такое? — спросил полковник.

Вместо ответа Вердарский развернул бумажный сверток, который держал двумя пальцами, и показал странного вида деревянную коробочку с парой заостренных шипов по бокам.

Павел Романович Дохтуров вращал связанными за спиной кистями. Двадцать раз левой, потом столько же правой. Он раз за разом повторял эти упражнения, надеясь, что запястья вспотеют и тогда можно будет освободиться от пут. Но ничего не вышло: кисти затекли, болели, а веревка держала по-прежнему крепко.

Ни есть, ни пить не хотелось. И даже естественные надобности оказались как бы позабыты на время.

«Страшно? Еще бы… Ух, как страшно!»

Дохтуров осторожно покосился.

Вон они, красные витязи, у костра расположились. Можно сказать, со всеми удобствами. Судя по наглому сивушному аромату — развлекаются самогонкой местного изготовления, лютой до нереальности.

А что Агранцев?

Тот сидел неподвижно, склонив голову. Лица в сумерках было не разобрать. Но, словно что-то почувствовав, ротмистр пошевелился.

Он посмотрел на Дохтурова, глаза их встретились. А потом наклонился к своему соседу и что-то шепнул на ухо. Тот (судя по наряду, стюард с парохода) — поглядел на ротмистра поначалу испуганно. Помедлил. Но затем склонился к своему соседу — а точнее, соседке, уже знакомой нам мадемуазель Дроздовой. Сказал ей несколько слов. Дохтуров видел, как шевелятся его губы.

Мадемуазель встрепенулась, подняла голову и метнула в ротмистра неприязненный взгляд. Но все ж передала эстафету: повернулась и зашептала на ухо инженеру, который сидел между нею и Павлом Романовичем.

Однако тут случилась заминка.

Инженер словно уснул. Или вовсе ничего не слышал. Он поглядел невидящим глазом и отвернулся.

Ничего удивительного, подумал Дохтуров. Не в себе человек. Может, и разума вовсе лишился. Павел Романович сам просвещал его давеча — так сказать, насчет специфики последнего жизненного коловращения. И вот результат: рассудок несчастного инженера не вынес таких перспектив.

Дохтуров искренне пожалел беднягу — но при имеющихся обстоятельствах ничего сделать было нельзя.

Однако у госпожи Дроздовой, видать, на сей счет имелось особое мнение. Она сердито поглядела на инженера — и вдруг с силой стукнула его по ноге каблучком.

Тот отшатнулся, зазвенела цепь.

Караульщики возле костра мигом насторожились.

— Чё, сидеть вам неловко? — крикнул кто-то. — Ща угомоню!

Колодники замерли.

Теперь и вздохнуть побоятся, подумал Павел Романович. Ему было очень досадно, что он так и не узнает недавних слов ротмистра.

Но мадемуазель, нимало не опасаясь, пошла дальше в своих экзерцициях и двинула инженера локтем. А когда тот повернулся — что-то быстро сказала.

Это не укрылось от «красных витязей».

— Ну все, — сказал один. — Допрыгались, гниды. Теперь кончилось для вас счастье.

Он поднялся и подошел, прихватив винтовку. Остановился напротив инженера. Павел Романович узнал утконосого рыжего парня.

— Ты, что ль, тут колготишься?

Инженер сжался и замотал головой.

— Чё мычишь? Ты, спрашиваю? Иль кто?

— Она… — Инженер кивнул на Дроздову. — Она говорила…

— А тебе чего не сидится? — Утконосый повернулся к Дроздовой. — Может, где засвербело?

— А ты почеши! — крикнули от костра.

— Не, не моего калибра, — лениво ответил утконосый. — Худосочна, и характеру, видать, змеенравного. Сам чесани, коли охота.

В ответ только расхохотались.

— Ты чё вертишься, белка дурная? — спросил утконосый, наклоняясь к Дроздовой. — Тебя спрашиваю.

— Неужели вам не понятно! — воскликнула та.

— До ветру, что ль?

— Нет! — Несмотря на сумерки, Павел Романович заметил, как покраснела мадемуазель.

— А чё тогда?

— Гнус! — крикнула Дроздова. — Гнус! Гнус!

От этих слов колодники ужаснулись, кто-то ахнул. Но утконосый караульщик нисколечко не обиделся.

— Ну так чё? — Он ухмыльнулся. — С веткой рядом встать, что ли? Тоже мне, цаца! Потерпишь. А еще рот откроешь, в амбар сволоку, к диду. Тогда не до мошки станет.

— Гнус… — тихонько повторила Дроздова. Она оглянулась, и на миг Павел Романович встретился с нею взглядом.

Миг этот стал открытием.

— Господин с винтовкой, постойте!

Рыжий, уже отвернувшийся, чтоб уходить, замер. Потом поворотился и с интересом посмотрел на Павла Романовича.

— Это ты меня господином обозвал?

— Я не обзывал. Просто не знаю вашего имени-отчества.

— На кой? Это без надобности.

— Как же к вам обращаться?

— Говори просто: товарищ боец революции!

— Хорошо. Товарищ революционный боец, я прошу вас позвать сюда вашего комиссара.

— Это еще к чему?

— А к тому, что я врач, и у меня есть основания считать, что многие из нас (тут он кивнул на злополучных колодников) не доживут до рассвета.

— Ха! А чё с вами сделается!

— Это я и хочу сообщить комиссару.

— Не стану я его тормошить. И не думай. Ну, чё вылупился? — спросил утконосый насмешливо. — Закрой пасть и не вякай. Тут моя сила. Как скажу, так и будет. И вообще, ваша судьба решенная. Так что не трепыхайся.

— В поле — две воли: кому Бог поможет, — ответил Дохтуров.

Утконос сплюнул, погрозил кулаком и пошел прочь.

«Ничего, — успокаивал себя мысленно Павел Романович. — Комиссара сразу не позвал? Так это не страшно. Он ведь все слышал. И, конечно, запомнил. Рисковать зря вряд ли захочет, будь он хоть трижды боец революции. Одумается и доложит своему комиссару, что у пленников есть некоторые сомнения касательно предстоящей ночевки».

Но уверенности все-таки не было.

Ах, жаль, не наделил Господь раба своего Павла Романовича даром красноречия. Тогда б в два счета уговорил он утконосого «витязя». А теперь…

Он искоса посмотрел на Дроздову. Поняла она, что замыслил Агранцев?

Но мадемуазель вела себя индифферентно. Сидела, уткнув подбородок в колени, и по сторонам не глядела. Поди догадайся, о чем она думает!

Вскоре он и сам задремал. Проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо:

— Ну, ты, контра! Проснись, тебе говорю!

Дохтуров встряхнул головой. Сердце в груди подпрыгнуло. Он поднял взгляд: перед ним стоял утконосый. А чуть позади — сам Зотий Матвеевич Логов, комиссар интернационального стрелкового батальона имени Парижской коммуны. В стеклышках пенсне красными чертиками скакали блики костра. Позади моталась фигурка ростом пониже — вероятнее всего, Лель.

— Это вы хотели меня видеть? — спросил комиссар.

— Да.

— Что у вас?