Андрей Жвалевский - Москвест

Повисла тишина.

— Ты меня просто поражаешь, Мария, — сказал граф. — Твоя эрудиция… Начитанность… Свобода мыслить и умение рассуждать… Ты не хочешь мне рассказать, откуда все это?

— Я еще не готова, — ответила Маша.

— Я буду ждать, — сказал Астахов. — Ты просто не представляешь, как мне важны наши разговоры. Ты…

За дверью раздался грохот, и граф замер на полуслове. Это Мишка в припадке неясной ему самому злобы шваркнул книгой по полу.

— Это сквозняк, — сказала Маша.

Но граф не послушал ее и зашагал к двери. Мишка уползал из-за нее, причем максимально быстро, чтоб не застукали.

Пора, ох, пора валить отсюда!

На следующее утро Мишка поджидал Машу у кухни. Она по его виду заподозрила неладное, хотела прошмыгнуть мимо, ограничившись коротким кивком, но Мишка цепко схватил ее за руку.

— Машка, — строго приказал он, — быстро вспоминай, что ты помнишь про 1856 год?

— Зачем? — спросила она, рассматривая стену.

— Смываться отсюда надо.

— Зачем?

Мишка начал злиться.

— Затем! Я домой хочу!

— И я хочу… — пробормотала Маша, по-прежнему глядя в стенку. Потом внезапно повернулась к Мишке и горячо заговорила: — Миша, я только вчера поняла, что я живу и хочу домой. Понимаешь, я всю жизнь искала дом, я мечтала о доме.

— О каком? — насупился Мишка. — О графском?

Маша бросила на Мишку взгляд, полный презрения и жалости высшего существа к низшему, ничего не сказала и в гордом молчании скрылась за кухонной дверью.

— Ну и ладно, — упрямо сказал Мишка, — сам разберусь.

Следующие пару дней Миша гулял по городу, запоминал и записывал. Никогда в жизни он столько не ходил пешком по Москве.

Он бродил по улочкам, заглядывал во дворы, обошел кругом все городские стены. Сначала он шлялся с намерением выведать, что случилось в городе за триста лет, которые они проскочили, но потом втянулся и понял, что эти прогулки доставляют ему огромное удовольствие.

Были части города, которые он помнил по прошлому, части города, которые он помнил по будущему. Что-то нравилось, что-то раздражало, что-то было родным и близким, что-то чужим и непонятным.

Мишка пытался делиться своими открытиями с Машей, но та постоянно была занята, полностью взвалив на себя обязанности экономки, либо сидела с неестественно прямой спиной и смотрела в стенку, улыбаясь своим мыслям.

Кроме того, как только Миша появлялся дома, вокруг него тут же начинала увиваться Катерина. Она вела себя вызывающе, а однажды подарила Мишке здоровенное белое полотенце, на котором красными нитками вышито: «Лицо свое ты умывай и меня ты вспоминай».

— Это я сама вышивала! — проворковала Катя и вдруг прижалась к Мишке всем телом.

Он еле вырвался (сцена произошла в темных сенях), а после стал от воздыхательницы прятаться.

— Вот уж никогда не думал, что буду бегать от девчонки, — решил он пожаловаться Маше, застав ее вечером на кухне.

Маша улыбнулась, и Миша решил, что наконец-то она удостоит его нормальным разговором.

— Помню, в шестом классе мечтал, чтоб за мной девочки бегали.

— Любовь — это прекрасно! — восторженно произнесла Маша.

Слишком восторженно и не очень в тему.

— Маш, — испугался Миша, — ты что?

Слово «влюбилась» он произнести не смог.

Маша улыбалась и пересчитывала ложки, Миша смотрел на нее и боролся с мерзким чувством тошноты. Потом тихонько вышел из кухни. Маша этого даже не заметила.

Во дворе Миша тут же попал в цепкие руки Катерины, но ему было так тоскливо, что он даже вырываться не стал.

— Пойдем со мной, несговорчивый ты мой, — проворковала она ему в ухо.

— Отстань, а? — отмахнулся Мишка.

— У-у-у, какой суровый, — захихикала Катя.

— Слушай, Кать, а это ваше сиятельство… Он женат?

— Пал Иваныч? — удивилась Катя. — Был женат, но жена давно померла.

— А он… А у него… — Миша никак не мог подобрать слов.

— Ты за сестрицу свою беспокоишься? — догадалась Катя. — Не бойся, не обидит. И денег даст, и одежды. Он всем дает.

— Что значит всем? — не понял Мишка.

— Ну, всем своим любимицам. Он многих так скупил.

— А потом?

— Что потом?

— Что с ними потом?

— Да ничего, — пожала плечами Катерина. — Замуж выходят, в деревне живут. У него там, в деревне, детей штук десять. Похожи все, главное…

— А как же Маша? — воскликнул Мишка.

— А что Маша? — пожала плечами Катерина. — Его сиятельство насидятся с ней в библиотеке, о книжках поговорят, с нее картинку нарисуют, потом остынут. Сколько ж можно читать да картинки рисовать?! Жить тоже надо. Пойдем ко мне, а? — почти жалобно произнесла Катя. — Ну что тебе, жалко, что ль? Или я совсем уродина?

— Нет, что ты, — испугался Миша, — ты очень красивая. «И назойливая», — добавил он про себя.

— Красивая? — обрадовалась Катерина. — Тогда пойдем скорее!

К счастью, в отдалении показался Степка.

— У меня дело… срочное! — Мишка принялся махать Степке.

Тот остановился и удивленно уставился на него.

— Мне мальцу помочь надо! — импровизировал Мишка. — В этом… в английском!

Уже в спину Мишке донеслось восхищенное Катино:

— Ты еще и умный…

«Что значит — „еще“? — мысленно возмутился Мишка. — Я вообще умный!» Но возвращаться и уточнять формулировку не решился.

Маша продолжала жить в состоянии, которое в покетбуках именуется «любовный дурман». Мишка использовал более приземленное определение — «как мешком стукнутая». Вся ее жизнь теперь делилась на две неравномерные части: встречи с Пал Иванычем и все остальное. Встречи, собственно, и были жизнью. В промежутках Маша думала о двух вещах: о предыдущей встрече и о встрече последующей.

Его сиятельство отлично понимал ее состояние и, кажется, наслаждался им. Всякий раз, когда Маша позировала, Пал Иваныч ограничивался несколькими мазками за сеанс, а остальное время посвящал разговорам. Он не торопил события, не спешил хотя бы поцеловать новую «любимицу», ему хватало восторженного блеска Машиных глаз и ярко пылающих щек.

Мишка однажды вечером пытался что-то втолковать ей, рассказывал про каких-то крестьянок, которые были у Пал Иваныча до Маши, — но она пропустила этот рассказ мимо ушей. Мало ли что там было у его сиятельства раньше! Теперь-то есть она, самая-самая! Она уж точно не такая, как остальные…

Вечером был назначен прием. Небольшой такой приемчик, человек на десять, но Маша сбилась с ног, мечась между кухней, Проклой и гостиной. Даже такой небольшой обед требовал неимоверного количества посуды и тщательной сервировки.

Гости съехались, все шло по плану, и Маша расслабилась. Она сидела в соседней с гостиной комнате и следила за тем, чтобы нанятые лакеи вовремя относили гостям напитки и еду.