Андрей Жвалевский - Москвест

— Эй, парень, тебе плохо?

Кто-то участливо тряс Мишку за плечо. От этого кого-то пахло табаком и бензином.

«Бензином?» — Мишка вскочил на ноги.

— Какой сейчас год?

Человек, стоявший перед ним, выглядел почти современно: шляпа, пальто, под пальто — костюм с галстуком.

— Тридцать четвертый… — незнакомец прищурился. — Парень, ты вообще как тут оказался?

— Тридцать четвертый? Девятьсот?

— Слушай, давай я тебя отведу в больницу.

Человек в пальто решительно взял Мишку за руку, тот инстинктивно вырвался.

— Девятьсот?

— Ну да, да! Конечно. Тысяча девятьсот тридцать четвертый! Пошли со мной, а? Замерзнешь.

Больше незнакомец не пытался его хватать, но неумолимо, шаг за шагом надвигался на Мишку. Тому приходилось пятиться.

— А вы тут девушку не видели? — Мишка уперся спиной в стену. — Рядом со мной. Красивая такая. С косой!

— Нет, не видел… — теперь человек в пальто схватил Мишку двумя руками за запястья. — А вы сбежали? Откуда?

Мишка попытался вырваться, но незнакомец держал крепко.

— Парень, давай я тебя отведу в больницу.

— Нет!

— Тогда пошли в милицию!

— Да нет же! — Мишка опять попытался выдраться, но безуспешно. — Я должен найти…

— Откуда ты в такой одежде? Ты как в Москву попал?

Мишка последний раз дернулся и поник. Человек хватку не ослабил.

— Вы на поезде приехали?

Мишка кивнул.

— Издалека?

Мишка опять кивнул.

— А девушка тебе кто?

— Сестра, — ответил Мишка.

— Родители живы?

Мишка неопределенно махнул головой, судорожно соображая, сколько времени осталось до рождения его родителей.

Незнакомец изучал его цепким, внимательным взглядом.

— Ты не похож на беспризорника…

Мишка отчаянно вращал головой. Вечерняя улица была почти пуста, а прохожие спешили побыстрее пройти мимо. Незнакомец вскинул голову, к чему-то прислушиваясь, улыбнулся.

— Отлично! Не придется до отделения пешком идти.

Теперь и Мишка услышал приближение автомобиля. Человек в пальто, не отпуская Мишку, повернулся к проезжей части, встречая блестящее черное авто. Из него выскочили двое в таких же темных пальто, двинулись к незнакомцу и его пленнику.

— Очень хорошо, товарищи, — улыбался незнакомый. — Этого субчика нужно…

Но дальше случилось непонятное. Один из подошедших резко, без замаха, ударил Мишкиного захватчика под дых. Пальто смягчило удар, но все равно незнакомец сложился пополам. Не давая ему выпрямиться, второй из подошедших принялся деловито наносить удары.

Мишка не стал дожидаться, чем это кончится. Он сорвался с места и бросился в переулок, где потемнее. Сзади засвистели, но, кажется, вдогонку не бросились. Мишка добрых полчаса петлял по закоулкам, пока не успокоился. Как только остановился, холод дал себя знать. Его забросило в осень. Одного. Без Маши…

Но об этом было рано пока думать. Сначала нужно найти одежду, осмотреться. На дворе стоял 1934 год, а про него у Мишки были смутные воспоминания. Кажется, тогда всех расстреливали…

Стало еще холоднее. Осмотревшись, Мишка заметил в одном из пустых зданий, в подвале, неяркий свет.

Стуча зубами, Мишка рванул туда.

Он брел и брел по подвалу, интуитивно сворачивая в сторону самой теплой комнаты, ему нужна была передышка. Он мечтал просто посидеть и подумать. Минутку. В тишине.

— Га-га-га! — раздалось за углом.

Мишка вздрогнул, но остановиться не успел. Ввалился в помещение.

Его встретили взгляды нескольких человек. Мишка сразу вспомнил мультик, где из темноты на зрителя моргали одинаковые глаза, которые оказывались глазами летучих мышей. Но это были не мыши.

— Я погреться, — сказал Мишка.

Глаза синхронно хлопнули и ничего не сказали.

— Можно?

— А в лоб? — грубо спросил кто-то.

— Можно и в лоб, — спокойно сказал Мишка.

Он так устал со всеми сражаться, что ему было все равно.

— Падай, — сказали ему.

Мишка сел. Его глаза потихоньку привыкали к полумраку, и он исподлобья стал разглядывать окружающих. Это были совсем не летучие мыши, его окружали дети. Дети с глазами диких кошек. Мишка прижался к теплой трубе и закрыл глаза.

— Ну и? — грозно спросили у него. — Так и будешь молчать?

— А что говорить? — спросил Мишка.

— Сказку, — рявкнул тот же грубый голос.

Все остальные заржали и зашебуршились.

— Или говоришь, откуда ты, или мы сейчас…

— Можно и сказку, — вздохнул Мишка. — Я из будущего…

И он рассказал. Про то, как там, в будущем, не замечал, что вокруг много хорошего. Как здорово жить с электричеством, водой и теплым туалетом. Как красива Москва вечером, когда мигает разноцветная подсветка. Про компьютер и телевизор, про интернет и сверхзвуковые самолеты. Про роликовые коньки и мобильники.

Рассказ имел успех, слушали разинув рты. Когда Мишка наконец замолчал, кто-то с восхищением присвистнул.

— На! Ешь! — ему в руки сунули кусок хлеба.

— А ты к нам насовсем, или от своих сбежал?

— А ты завтра продолжение расскажешь?

— А про пиратов так можешь?

— Ша!

Из угла поднялся худой парень, и Мишка понял, что это и есть тот, кто рычал басом.

— Сказка хороша, — сказал он, — но я еще ничего не решил.

— Ой, Клим, разреши ему остаться, пожалуйста, — заскулил маленький мальчик с самыми жалостливыми глазами. — Красиво говорит!

— Говорит красиво, — отрезал Клим. — А завтра нас всех сдаст.

— Не сдам, — честно сказал Мишка. — Я тут никого не знаю. Издалека я.

— Он издалека, Клим, ну пусть останется, ну пожалуйста…

— Утром решим. А сейчас — спать. Дега — дежурный.

Мишка успел подумать, что в жизни не заснет, и тут же отключился.

Утром он проснулся от урчания в животе и еще от того, что его тряханули за плечо.

— Одевайся!

Спросонья Мишка попытался натянуть протянутую ему одежду поверх той, в которой спал, но его тряханули еще раз:

— Не-е-е! Свою колхозную одежку сымай!

Пришлось раздеться до исподнего и натянуть то, что предложили. Штаны и рубаха были такие промерзлые, что Мишка наконец проснулся. Насколько он мог судить, теперь он не отличался по внешнему виду от остальных обитателей подвала: бесформенные брюки, подвязанные веревкой, грязная и порванная в нескольких местах рубаха, пиджак явно с чужого плеча… И мятая кепка, под которой тонули уши.

— Потянет, — сообщил Клим, после чего принялся изучать снятую с Мишки одежду.

Мишка сразу же пожалел, что подчинился. Рубаха и штаны были совсем новые, а картуз только чуть ношеный. Хорошо еще, что удалось сохранить сапоги, утащенные из XIX века — целенькие, даже почти чистые, не то что у окружающих беспризорников.