Эрнест Капандю - Рыцарь Курятника

— Знаю, — отвечал Креки.

— Стало быть, вы знаете, что если вы его попросите через аббата, то он не примет вашего приглашения.

— Почему?

— Потому, что его надо пригласить иначе.

Ришелье сделал знак рукой лакею.

— Пойдите и скажите от нашего имени мсье Вольтеру, что мы просим его оказать нам честь пересесть в нашу карету.

Лакей поклонился со шляпой в руке и подошел к дверцам наемной кареты.

Через несколько минут человек высокого роста, худощавый, просто одетый, вышел из наемной кареты. Это был Аруе де Вольтер. Ему было пятьдесят лет и он находился во всем блеске — не своей славы (славу, в полном смысле этого слова, он приобрел значительно позже) — а своей блистательной и шумной репутации.

— Садитесь же, любезный Аруе, — сказал Ришелье, дружески кланяясь великому писателю.

Вольтер сел в карету, и дверца тотчас закрылась. В это время кучер наемной кареты сошел на землю и, взяв лошадей под уздцы, отвел их с дороги. Блестящий экипаж быстро проехал.

— Теперь, господа, скажите нам, — начал маркиз де Креки, — куда вы желаете, чтобы мы вас отвезли?

— Мы не допустим, чтобы вы ради нас свернули с дороги, — отвечал Вольтер.

— Куда вы ехали? — спросил Ришелье.

— В Этиоль! — отвечал аббат де Берни.

— Вы ехали в Этиоль?!

— Да, — сказал Вольтер.

— Как кстати! И мы тоже туда едем.

— Разве вы знаете мадам д’Этиоль? — спросил Ришелье.

— Я ее знал, когда она была мадемуазель Пуассон.

— Пуассон… Пуассон… — повторил Креки. — Какой-то Пуассон был чуть не повешен за злоупотребления.

— Это ее отец, — сказал Вольтер.

— И кто-то спас его в Гамбурге? — спросил Ришелье.

— Это Турншер.

— А потом кто-то еще выхлопотал ему прощение.

— Турншер!

— Тогда-то, — заметил аббат де Берни, — чтобы вознаградить его, дали ему поставку мяса в Дом инвалидов. Кто ему покровительствовал?

— Турншер, — ответил Вольтер.

— Турншер! Турншер! — повторил Креки со смехом. — Стало быть, он благодетель семейства Пуассон?

— Он так богат, что мог бы быть благодетелем всего человечества, — сказал Берни, — у него миллионов двадцать.

— Что он еще сделал для семейства Пуассон?

— Он от многого освободил Пуассона, — отвечал Вольтер, — от неприятностей, скуки, горестей и беспокойств отцовской любви, занимаясь его дочерью, хорошенькой Антуанеттой, воспитание которой взял на себя.

— И достиг полного успеха, — продолжал аббат, — потому что в восемнадцать лет мадемуазель Антуанетта была просто совершеннейшей девушкой!

— Это действительно образованная женщина, — сказал Ришелье.

— Мало того, — вскричал Вольтер, — это артистка, и артистка умная! Она превосходная музыкантша, она удивительно рисует и горячо, страстно, с несомненным увлечением любит интересный разговор, блестящее общество, охоту, удовольствия!

— Что я вам говорил, Креки? — воскликнул Ришелье. — Эта женщина — совершенство! Когда Турншер, ее крестный отец, представлял ее в свете и давал для нее праздник за праздником — помните, какой она имела успех?

— Оглушительный! В городе и при дворе говорили только о ней.

— Как она была хороша в день своей свадьбы!

— А как Норман был безобразен! — сказал Берни.

— Он такой же безобразный и теперь, — прибавил Вольтер.

— Да, но он был главным откупщиком, и брак свершился.

— Норман д’Этиоль — племянник Турншера? — спросил Креки.

— Да.

— Так что мадам д’Этиоль привязана к Турншеру всеми узами. Он ее крестный отец, ее дядя, ее благодетель…

— За что Пуассон ему глубоко признателен!

— Сколько лет она замужем?

— Три года.

— Сколько ему лет?

— Я могу вам сказать, сколько лет мадам д’Этиоль, — сказал Вольтер, — потому что в тот день, когда она родилась, я обедал у Турншера, а это было 29 декабря 1721 года.

— Стало быть, ей теперь двадцать четыре года.

— Лучший возраст женщины!

— И мы едем к этой очаровательной женщине? — спросил Креки герцога.

— Да, мой милый, — отвечал Ришелье.

— А что мы там будем делать?

— То же, что делают все, кто только ступил ногой в ее гостиную, — обожать ее.

— Вы разбудили меня так рано, и мы поехали так быстро только для того, чтобы представить меня мадам д’Этиоль?!

— Ну да! Когда приедете, маркиз, вы не будете жаловаться, потому что встретите там самое веселое, самое любезное, самое остроумное и самое нарядное общество, какое только можно пожелать.

— Не сомневаюсь.

— И у вас будет еще меньше причин для сомнений, если я скажу, что перед вами два представителя этого любезного общества, и что к именам Вольтера и Берни, которыми гордится гостиная мадам д’Этиоль, вы можете присоединить имена Мопертюи, Кагюзака, Монтескье, Мармонтеля, Жанти-Бернара и многих других.

— Очень странная жизнь у этой молодой женщины! — сказал Вольтер. — Как дочери Пуассона — человека ничтожного — ей предстояла самая печальная будущность, но этот ребенок избалован судьбой! Все дурное превратилось для нее в хорошее, и вместо того, чтобы идти по извилистой тропинке, она с самого начала своей жизни, с первых ее шагов, видит перед собой прекрасную, веселую дорогу, разукрашенную цветами. Кто может знать, куда приведет ее эта дорога?

— Одна судьба… — сказал Берни.

— Которой герцог де Ришелье так часто подает руку, — прибавил Вольтер, лукаво улыбаясь.

Ришелье тоже улыбнулся и посмотрел на Вольтера. Молнией промелькнула мысль во взглядах двух человек, обладавших таким острым умом, характера, однако, столь различного: Ришелье обладал хитростью придворного, Вольтер — лукавством философа.

Карета уже несколько минут ехала по лесу, потом повернула налево, на берег реки, и поднялась на крутую гору, на которой возвышался замок Этиоль.

— Мы не можем долго оставаться в замке, — сказал Креки. — Я должен быть в начале охоты — этого требует моя должность.

— Мы уедем тотчас, как вы захотите, — ответил Ришелье, — но прежде дайте нам приехать.

Карета быстро катилась по красивой аллее.

— Вот мы и приехали, — сказал аббат де Берни в тот момент, когда экипаж въехал в величественные ворота и покатился по аллее, украшенной справа и слева статуями на пьедесталах. Вся греческая мифология была здесь представлена стараниями лучших скульпторов. За статуями стояла зеленой стеной живая изгородь высотой в десять футов. В конце аллеи был большой двор с бассейном в центре, со службами из кирпича справа и слева, в глубине которого возвышался фасад замка с остроконечной кровлей.

Карета остановилась у крыльца. Множество экипажей во дворе, множество лакеев в самых разных ливреях в передней говорили о большом количестве гостей.

Выйдя из кареты, Ришелье и Креки немного отстали от своих спутников. Маркиз взял за руку герцога.