Бернард Корнуэлл - Враг стрелка Шарпа

Дипломатичный Кинни умел подать приказ как вежливую просьбу.

– Пожалуйста, сэр.

– Давайте всё же надеяться, что до этого не дойдёт. А там, глядишь, и ваш Джилиленд подоспеет.

Из-за сломанного обода ракетчики отстали от 113-го полка. Кинни весело прищурился:

– Шарахнет по ним ракетами, те и лапки кверху!

Подозвав лошадь, валлиец взгромоздился в седло:

– А не сбежали бродяги потому, что надрались вчера, как сапожники. Вот так-то.

Натянув поводья, валлиец собрался отъезжать, но вдруг застыл, как громом поражённый, вперив взгляд поверх головы Шарпа.

Опираясь на «мужа», Жозефина спускалась с крыльца обители. Фартингдейл преобразился. Пожилой брюзга исчез, уступив место джентльмену, пусть не очень молодому, зато сияющему от присутствия рядом цветущей юной дамы. До крайности самодовольно сэр Огастес обратился к валлийцу:

– Подполковник Кинни, позвольте представить вам мою дражайшую половину. Дорогая, это подполковник Кинни.

Кинни обнажил голову:

– Миледи, мы отмахали полмира, чтобы спасти вас.

Жозефина одарила его благосклонной улыбкой и выразила признательность как подполковнику, так и его героическому полку. Сэр Огастес цвёл, наслаждаясь произведённым на Кинни впечатлением. Португалка отошла потрепать коня валлийца по холке, а Фартингдейл требовательно дёрнул Шарпа за рукав:

– На пару слов!

Неужели Жозефина имела глупость сознаться Фартингдейлу в знакомстве с Шарпом? Сомнительно, но другого повода для разговора тет-а-тет подальше от ушей португалки стрелок не видел. Сэр Огастес прошипел:

– Там, во дворе, мужчины в чём мать родила, Шарп!

– Дезертиры, сэр.

Чтобы пленные не прохлаждались, Шарп отдал команду занять их пробиванием бойниц.

– Какого дьявола они голые!?

– Свои мундиры они обесчестили, а другой одежды здесь нет.

– Господь всемогущий, Шарп, вы что же, не понимаете, что их нагота оскорбляет взор моей благородной супруги?!

Шарпа так и подмывало сказать доморощенному ревнителю нравственности, что его жена видела больше голых мужчин, чем он сам, но стрелок одолел соблазн:

– Я прикажу прикрыть их наготу чем-нибудь, сэр.

– Прикажите, да поживее. И ещё: вы небриты! Небриты, но при этом смеете рассуждать о чести мундира!

Сварливость на его лице будто по волшебству превратилась в снисходительность, – вернулась Жозефина.

– Дорогая, ты твёрдо решила остаться на свежем воздухе? Не замёрзнешь?

– Ничего, Огастес. Я хочу видеть, как подполковник Кинни воздаст по заслугам моим утеснителям.

Шарпа позабавила вычурность оборота. Жозефина говорила с Фартингдейлом на его языке, и сэр Огастес послушно кивнул:

– Как скажешь, дорогая. Шарп, распорядитесь о кресле для миледи и подкрепиться.

– Да, сэр.

– Зрелище едва ли будет захватывающим, дорогая. Проходимцы не настроены сражаться.

Спустя час казалось, что сэр Огастес не ошибся в прогнозах. Отсиживавшиеся в Адрадосе дезертиры боя не приняли, бежав с жёнами и детьми, едва только Лёгкая рота полка фузилёров появилась на северной околице деревни. Они рассеялись по дну долины, хоронясь в колючих зарослях между селением и башней. Человек двадцать улепётывали верхом, не пытаясь воспользоваться ни мушкетами, ни болтающимися на боку саблями. Мадам Дюбретон и две её французские товарки присоединились к Жозефине. Француженок стужа загнала обратно, вокруг португалки ужом вился Прайс, а Шарп перемолвился словечком с соплеменницей. Его занимало, что она испытывала, видя мужа на балконе над собой, близкого и одновременно недостижимого.

– Я боялась, что более никогда не увижу его.

– Внешне вы этого никак не выказывали. Нелегко пришлось?

– Очень. Ему же пришлось ещё больней, но нельзя было давать врагам повод для злорадства.

Предположение Шарпа о том, что англичанке тяжело живётся во Франции, она отмела:

– Я замужем за французским офицером, поэтому очевидно, кому принадлежит моя верность, а враждебности к родине от меня не вправе требовать никто. – мадам Дюбретон оживилась, – Французская глубинка мало отличается от какого-нибудь Гемпшира. Хозяйство, редкие балы. Рутина. Раз в год гремят фанфары очередной победы, напоминая местной публике о войне. Я не имею в виду тех, у кого воюет брат, сын или… – она вновь погрустнела, – Или муж. Тяжела разлука, майор, но ведь война когда-нибудь закончится?

Война Потофе заканчивалась сейчас. Очистив от врага Адрадос, Кинни построил полк, а сам с двумя офицерами поскакал к замку. Шарп взобрался на склон, откуда открывался лучший обзор. За ним последовал Фредериксон. Указав на валлийца и его спутников, капитан уточнил:

– Предложение о сдаче?

– Да.

– Без толку. Кто же в здравом уме поменяет пулю на верёвку?

Шарп был с ним согласен. С другой стороны, дезертиры действительно могли основательно перебрать ночью, а британское правосудие всё же гуманнее озлобленных Адрадосом гверильясов, поджидающих в холмах. Имелось и другое объяснение: Потофе не собирался драпать. Допрошенные ночью пленные в один голос утверждали, что Потофе ведёт себя, как средневековый барончик, казня и милуя по принципу «чего моя левая нога пожелает». Заигравшись, куховар мог и впрямь возомнить себя суверенным властителем в неприступном замке. Какова бы ни была истинная причина, но факт есть факт: Потофе остался, его люди тоже, и Кинни в сопровождении двух подчинённых приближался к нагромождению обломков на месте восточной стены.

Метрах в восьмидесяти офицеры остановились. Кинни привстал на стременах и приложил ко рту ладони. Дезертиры на груде щебня замахали руками, приглашая подполковника подъехать ещё ближе.

– Не слышат. – прокомментировал Шарп.

Кинни ударил лошадь шпорами, и та рванулась вперёд. Сократив дистанцию до пятидесяти метров (в пределах досягаемости мушкетов из форта), он было поднял руки к губам, но вдруг схватился за поводья и стал торопливо разворачивать животное вправо. Слева от него открылась пушка, замаскированная до поры до времени под сенью сохранившегося участка стены.

Подполковник опоздал. Шарп увидел облако дыма и лишь затем донёсся гром пушечного выстрела, подхваченный и многократно повторённый эхом в долине; гром, замешанный на треске рвущегося оловянного контейнера ближней картечи. Контейнер разрушался в стволе, выбрасывая наружу широким конусом горсть мушкетных пуль. Кинни оказался в самом центре этого смертоносного конуса. Лошадь и всадника швырнуло набок. Раненое животное судорожно било копытами. Полковник лежал неподвижно, истекая кровью. Шарп дёрнулся к Фредериксону:

– Берите своих парней и Лёгкую роту фузилёров. Взять башню.

– Слушаюсь, сэр!

Шарп оглянулся. Его собственная рота ожидала распоряжений у монастыря: