Висенте Бласко Ибаньес - В поисках Великого хана

Теперь киты водились только в северных морях и лишь изредка появлялись у побережья Кантабрийского моря, но бискайские и астурийские охотники ходили за ними даже за пределы Англии. Доминго де Лекейтио, который всю свою юность провел на этой морской охоте, рассказывал, что в его родном селении, так же как и в соседних, бискайские моряки делают из позвонков кита стулья и обносят свои дворы изгородью из его белых ребер, по которым еще сочится жир.

Не желая отставать от них, андалусские моряки рассказывали свои приключения, забавные и в то же время страшные, случавшиеся с ними во время плавания к африканским берегам, и преувеличивали опасности, которым они тогда подвергались.

Педро де Лепе, старый носовой матрос, служивший на многих каравеллах и других судах, рассказывал о тайных плаваниях в Гвинею наперекор португальцам, считавшим себя тогда хозяевами африканского материка, несмотря на то, что именно каталонцы и андалусцы первыми начали обмен с неграми на этих берегах.

Они бросали якорь далеко от Сан Хорхе де ла Мина и от других факторий короля Португалии. Последний приказал сбрасывать в воду каждого белого, который без его разрешения явится торговать в Гвинею. Стоило кораблю стать на якорь перед пустынным берегом, как сразу в глубине лесов раздавалось завывание морских раковин и громкие крики. Это племена давали знать друг другу о прибытии европейцев, и вскоре являлся местный король и приносил немного золотого песку, пряности, перья, львиные шкуры, а главное — приводил рабов-негров, которых можно было затем продать в портах Марокко или на рынках Севильи.

— Я плавал с капитаном Перо Кавроном, тем самым, который сейчас выгоняет евреев из Испании; и вот однажды один негритянский король пригласил его к обеду. Капитан принял приглашение; люди, знавшие тамошние обычаи, предупредили его, чтобы он ни в коем случае не прикасался к мясу, а ел только фрукты и местный хлеб, потому что все мясо на этом пиршестве будет человеческим — мясом негров, как там принято; а как особое лакомство подадут окорочок пятимесячного младенца, упитанного и зажаренного, как козленок, со всеми косточками. Сеньор Перо не раз потом клялся, как добрый христианин, что при взгляде на это лакомство его чуть не стошнило; но господь бог вдохнул в него мужество, и когда негритянский король ему сказал: «Ешь. Отчего ты не хочешь есть?», он ответил: «Оттого, что я дал обет перед богом, что не вкушу мяса, пока не вернусь на родину и не освобожусь от морских трудов; поэтому я не ем ничего, кроме сухих фруктов, которые везу на своем судне». Король велел подать ему фрукты, и они провели вместе немало времени, пока не настала пора возвращаться на корабль.

Перед тем как он удалился, негритянское высочество с гордостью показало ему в своем доме помещение, служившее кладовой: там хранилось более пятидесяти ломтей черного мяса, подвешенного и засоленного или прокопченного — на любой вкус, а на других крючках висели такие колбасы и окорока, что капитана чуть не вырвало на месте. Тогда негритянский король любезно ему сказал: «Раз мне не удалось ничем угостить тебя вследствие обета, который ты дал своему богу, возьми с собой парочку этих кусков и полакомись у себя на родине; они тебе очень понравятся, ведь они отлично приготовлены. Не бойся, вреда от них тебе не будет». И он ему преподнес их, словно дюжину превосходнейших колбас и окороков, а Перо Каврон сделал вид, что очень признателен; одному богу известно, как он отнес их на корабль; но едва лишь подняли паруса, он приказал насадить эти деликатесы на трезубцы и бросить их в море. Самое удивительное в этом деле то, что негры, которых мы везли с собой для продажи, подняли ужасающий вой, умоляя, чтобы мясо не бросали в море, а дали им съесть. Они привыкли есть это человеческое мясо так, как мы едим говядину, баранину или добрую ветчину.

«Носовые», собравшиеся в кружок, слушали старого моряка, побывавшего в Гвинее, и думали, не доведется ли им столкнуться с подобными же гастрономическими обычаями в тех благодатнейших странах, которые им предстояло открыть.

Некоторые из слушателей, принимавших участие в погрузке, считали, что это вполне возможно, так как они заметили, что кое-какие запасы, которые вез с собой адмирал, ничем не отличались от тех, которые делались для обменных операций в Гвинее.

Ведь дон Кристобаль побывал там и видел, как португальцы вели торговлю с неграми. Они везли с собой для обмена на местные товары погремушки, красные колпачки, зеркала, ножи, кусочки железа, пестрые бусы. Испанские корсары прибавляли к этому перламутр, найденный на берегах Канарских островов, огромные раковины, которые негритянские воины вешали себе на грудь или на живот. Колон погрузил на свои суда множество таких товаров, рассчитывая использовать их для обмена с жителями ближайших островов Азии, к которым неминуемо причалят его корабли по пути к владениям Великого Хана. Хорошо, если люди, которые там встретятся, не обнаружат пристрастия к той же пище, что и гвинейские негры.

Один юнга, чтобы загладить неприятное впечатление, которое произвел на многих слушателей рассказ о пиршестве у негритянского короля, заговорил об островах Азии и их чудесах. Он кое-что слыхал о них от одного арабского мудреца, слывшего святым среди мусульман, с которым он познакомился в Сеуте и который дважды совершил паломничество в Мекку и был знаком с описаниями арабского путешественника Эдризи. [80] Эдризи Абу-Абдалла-Магомет — известный арабский географ и путешественник.

По дороге в Азию они могут повстречать такие богатые острова, что даже обезьяны и собаки бегают там в ошейниках из чистого золота. Эдризи называет эти острова Уак-уак, потому что там растут целые леса таких деревьев, которые кричат или лают «уак-уак» на каждого, кто впервые ступит на эти берега. На ветвях дерева «уак-уак» сперва распускаются цветы, а затем, вместо плодов, с них свисают красавицы девушки, девственницы все до единой, отличный, товар, который можно и себе взять и отвезти на продажу в гаремы.

Англичанин и ирландец, сидевшие в этом кружке, слушали, не произнося ни слова. Тальярте де Лахес, англичанин, еле-еле умел говорить по-испански и почти ничего не понимал из разговора окружающих; он сидел на досках палубы, вытянув ноги прямо перед собой, выпрямив спину, с важным, неподвижным лицом, и поглядывал уголком глаза то на говорящего, сидевшего справа от него, то на того, кто отвечал, сидя слева, и время от времени кивком головы и глухим ворчаньем выражал свое одобрение, хотя ровно ничего не понимал из всего, что говорилось.

Гильермо Ирес немного лучше владел испанским языком, однако ему нравилось задумчиво хранить молчание, лишь изредка давая понять, как легко он разбирается во всем, что происходит вокруг, и даже догадывается о многом, о чем и не говорят.