Жеральд Мессадье - Маски Тутанхамона

— Избавь нас от своих тирад, скажи, что ты намеревался сделать, случись это несчастье и твои наемные убийцы убили бы нашего суверенного правителя.

— Вступить в брак с царицей. Я завладел бы тогда Мемфисом и был бы провозглашен царем Нижней Земли.

— Кто тебя короновал бы?

— У Нефертепа, без сомнения, хватило бы здравого смысла, чтобы возвести меня на трон. Он умеет различить настоящего правителя, когда видит такового перед собой.

Он остановил взгляд на верховном жреце; последний оставался бесстрастным. То, что говорил Апихетеп, почти соответствовало истине — Нефертеп сам признался в этом Тхуту.

— Но почему ты пытался убить регента руками своих людей — сирийца Сосенбаля и его сына?

— Как я мог не попытаться убить его? Кто из здесь присутствующих не мечтал прервать дни этого старого шакала? Во времена господства флейтиста Сменхкары он меня сначала очаровал речами о необходимости реформ в царстве. Обещал назначить меня Первым советником, как только освободится от этой куклы для сераля и возьмет власть в свои руки. Потом он предполагал заключить брак с сестрой царицы, Второй царской супругой, Макетатон. Ведь так, Шабака? — бросил он нубийцу, которого заметил в зале. — Ты присутствовал при этих переговорах. Ты же все помнишь, разумеется?

Шабака окаменел. Его гортань сжимали спазмы в то время, как он старался проглотить слюну. Никто не осмелился спросить у него подтверждения заявлений обвиняемого.

Писцы канцелярии суда качали головами.

На лбу Маху крупными каплями выступил пот, и Начальник охраны осторожно стирал его куском полотна.

— Мне не все известно, — продолжил Апихетеп, — но его план не сработал. Он поставил на трон Тутанхамона. И полностью забыл свои обещания. И о реформе в том числе.

Судьи пристально смотрели на Апихетепа, как будто надеялись единственно силой своих взглядов заставить его замолчать. Правда может быть невыносимой для тех, кто ее знает. Казалось, защищенный невидимыми доспехами, обвиняемый не боялся стрел, которые летели со всех сторон.

— Почему среди вас нет божественного отца Ая? — спросил Апихетеп насмешливо. — Он боится услышать то, что я буду говорить?

Он выдержал паузу.

— Верно то, — затем продолжил он, — что я не должен был более существовать. Тем, что я еще жив, я обязан только Первому советнику, — он указал пальцем на Тхуту, — и Начальнику охраны, — он показал подбородком в сторону Маху, — которые в последний момент позволили мне избежать участи быть растерзанным конниками командующего Нахтмина.

Некоторые судьи проигнорировали это замечание, но направили на Тхуту вопрошающие взгляды.

— Почему военачальник Нахтмин, брат регента, так торопился отправить меня на попечение Анубиса? Именно это я вам собираюсь объяснить, уважаемые судьи. Чтобы избежать моих разоблачений — вот причина! Не моих признаний, а моих разоблачений!

Манера, в которой обвиняемый вел дебаты, сильно раздражала Тхуту.

— Апихетеп, ты здесь предстал в качестве обвиняемого в ужасных, кощунственных преступлениях! Тебе никто не позволял задавать вопросы и выдвигать обвинения. Продолжи свой рассказ.

Человек, который мечтал стать царем, бросил долгий взгляд на Тхуту и продолжил:

— Тогда я понял, что Ай — ужасный негодяй, подобный тем хищникам, на которых охотятся крестьяне, защищая свои стада. Он не знает, что означает служить царству, — негодовал Апихетеп, — он все делал исключительно для себя и ни для кого больше! Он раздавал обещания и яд ради своих махинаций! Он получил то, чего желал более всего на свете, — власть, и вы, вы служите этому шакалу и обвиняете пастуха!

Судьи были озадачены. Опасаясь того, что обвинения прозвучат и в их адрес, они горели желанием приговорить подсудимого к обезглавливанию на месте. Они готовы были убить его прямо в помещении, где проходил суд. Они не могли более слышать столь откровенное осуждение того режима, которому сами служили.

Они слишком хорошо знали, на чем основывается режим: они все были сообщниками. Они предполагали осудить самого заклятого врага царства, но дело повернулось таким образом, что они сами оказались подсудимыми.

Шабака, похоже, готовился к тому, что на него может обрушиться потолок. Маху размышлял о том, что он мог бы действительно сообщить регенту о заговоре.

— Итак, я сам решил, — продолжил Апихетеп, — воплотить план, которым Ай неосторожно поделился со мной: устранить приверженцев власти, истинных и мнимых, его самого и Тутанхамона, и захватить для начала власть в Нижней Земле. Этот план я разработал не для личной выгоды — я стремился сделать страну процветающей, государством, где главенствует закон. После этого потребовалось бы не так много времени, чтобы захватить Верхнюю Землю. Кто бы вас защитил? Ваша армия? Долгие годы она находится в унизительном состоянии. Военные видят слишком хорошо, как распределены трофеи прошлых завоеваний. Но для завоеваний армия мало что сейчас делает, — добавил Апихетеп, вызывающе глядя на Хоремхеба.

На самом деле владетель провинции хорошо знал этого военного; он видел его во время многих церемоний и праздников, они, без сомнения, обменивались похвалами и вкушали одно и то же вино ликования. Он только что выступил непосредственно против него. Хоремхеб даже не пошевелился.

— А боги? — спросил Хумос. — Что ты сделал бы для наших прадавних культов?

— Ты же хорошо знаешь, верховный жрец, что я их приверженец. Они всегда справедливы к нам. Я бы не только поклонялся нашим богам, но и возвысил бы их. Поверишь ли ты в то, что в Нижней Земле нет покинутых храмов? Они все еще держатся, и только благодаря набожности своих приверженцев и их пожертвованиям. В том числе и благодаря мне, — заявил он, обращаясь к Нефертепу. — Неужто ты забыл, верховный жрец, о моих пожертвованиях на восстановление храмов Пта?

«Да, — подумал Тхуту, — духовенство одобрило бы замысел Апихетепа, если бы он добился успеха». На какое-то время они становились союзниками. Они также были замешаны в заговорах, которые привели к смерти Эхнатона.

— Я знаю, — сказал в заключение Апихетеп, — что мне не стоит ждать милости от вас. Вы собираетесь послать меня на смерть. Но моя смерть не освободит вас, судьи, от мук совести. Вы знаете слишком хорошо, что мой приговор не будет соответствовать духу правосудия, он будет вынесен из чувства страха, чтобы отомстить мне. Вы будете слышать мой голос весь остаток своей несчастной жизни. Вы вспомните о гневных словах Ра: «Я остерегал людей от совершения несправедливости. Но их сердца разрушили то, что предписывало мое слово». Мне больше нечего сказать.

Он скрестил руки на груди. Мучимые жаждой судебные делопроизводители опустошили глиняный сосуд. Тхуту приказал страже вывести заключенного. Маху велел принести дюжину глиняных сосудов. Хотя судьи не произнесли ни слова, у них также пересохло в горле. Их могущество и слава были подвергнуты суровому испытанию. Они принялись пить сверх всякой меры.