Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 2

— Я и сейчас на этом стою, — отвечал Бальзамо.

— Давайте попробуем!

— Как зовут этого беднягу?

— Его фамилия Авар, — сказал Марат.

Бальзамо повернулся к пациенту, который еще напевал жалобную мелодию песенки.

— Ну, друг мой, — спросил он, — что, по вашему мнению, будет дальше с несчастным Аваром?

— Что с ним будет? — переспросил пациент. — Погодите. Мне нужно вернуться из Бретани в Отель-Дьё, он сейчас там.

— Что ж, возвращайтесь, взгляните на него и скажите мне о нем всю правду.

— Ох, он болен, очень болен: ему отрезали ногу.

— В самом деле? — спросил Бальзамо.

— Да.

— А операция прошла успешно?

— Вполне успешно, однако…

— Однако? — повторил Бальзамо.

— Однако, — продолжал больной, — ему предстоит жестокое испытание. Лихорадка.

— И когда она начнется?

— Нынче вечером, в семь.

Присутствующие переглянулись.

— И эта лихорадка?.. — продолжал расспрашивать Бальзамо.

— Будет очень жестокая, но первый приступ он выдержит.

— Вы уверены?

— Да.

— Значит, после первого приступа он пойдет на поправку?

— Увы, нет, — со вздохом произнес пациент.

— Что же, лихорадка повторится?

— Да, и будет куда тяжелей. Бедный Авар, — продолжал пациент, — ведь он женат, и у него дети.

Глаза Авара наполнились слезами.

— Значит, его жене суждено стать вдовой, а детям сиротами? — спросил Бальзамо.

— Погодите, погодите! — Больной стиснул руки и выдохнул: — Нет.

И его лицо озарилось светом возвышенной веры.

— Нет. Его жена и дети так горячо молились за него, что Бог над ним смилостивится.

— Итак, он выздоровеет?

— Да.

— Вы слышите, господа? — обратился Бальзамо к присутствующим. — Он выздоровеет.

— Спросите, через сколько дней, — попросил Марат.

— Через сколько дней?

— Да. Вы ведь обещали, что он сам назовет этапы и срок собственного исцеления.

— С удовольствием спрошу его об этом.

— Так спросите же.

— Как вы полагаете, когда Авар будет здоров? — обратился Бальзамо к пациенту.

— Ему еще долго болеть… погодите… месяц, полтора, два… Он поступил сюда пять дней назад, а выйдет через два с половиной месяца после поступления.

— Выйдет живой и здоровый?

— Да.

— Но работать он не сможет, — вмешался Марат, — а значит, не сможет кормить жену и детей.

Авар вновь молитвенно сложил руки.

— Бог милостив и позаботится о нем.

— Каким же образом Бог о нем позаботится? — осведомился Марат. — После всего, что я сегодня узнал, мне было бы крайне любопытно узнать и это.

— Бог прислал к его ложу милосердного человека, который пожалел Авара и сказал себе: «Я хочу, чтобы бедняга Авар ни в чем не нуждался».

Все присутствующие переглянулись, Бальзамо улыбнулся.

— Поистине, мы являемся свидетелями весьма странного зрелища, — заметил хирург, который тем временем пощупал пульс у больного, потом прослушал сердце и проверил, нет ли жара. — Этот человек бредит.

— Вы так полагаете? — осведомился Бальзамо.

Он устремил властный взгляд на Авара и приказал:

— Авар, пробудитесь!

Молодой человек с трудом открыл глаза и в глубоком изумлении взглянул на окружающих его людей, которые теперь вовсе не казались ему опасными, хотя совсем недавно он их боялся.

— Как же так? — горестно спросил он. — Меня еще не оперировали? Сейчас вы только начнете меня терзать?

Бальзамо тут же вступил в разговор. Он опасался, как бы больной не разволновался. Впрочем, ему можно было не спешить.

Никто и не думал отвечать пациенту: слишком велико было изумление присутствующих.

— Успокойтесь, друг мой, — начал Бальзамо, — господин главный хирург произвел над вашей ногой операцию, какая требовалась в вашем состоянии. Судя по всему, вы, бедняга, не очень сильны духом: не успели к вам притронуться, как вы потеряли сознание.

— Тем лучше, — весело отвечал бретонец, — я ничего не почувствовал, я спал спокойным, блаженным сном. Какое счастье, мне не отнимут ногу!

И в этот миг страдалец опустил взгляд, увидел стол, залитый кровью, и свою искалеченную ногу.

Он вскрикнул и уже в самом деле потерял сознание.

— А теперь, — невозмутимо предложил Марату Бальзамо, — спросите его о чем-нибудь и увидите, станет ли он отвечать.

Затем он отвел хирурга в угол операционной; служители понесли оперированного на его койку.

— Сударь, — обратился к хирургу Бальзамо, — вы слышали, что сказал ваш несчастный пациент?

— Да, сударь, он сказал, что выздоровеет.

— Не только. Он еще сказал, что Господь, сжалится над ним и пошлет пропитание его жене и детям.

— И что же?

— Так вот, сударь, и в этом, как и в остальном, он сказал правду. Возьмите на себя посредничество в деле милосердия между Богом и вашим несчастным пациентом. Этот алмаз стоит самое малое двадцать тысяч ливров. Когда вы сочтете, что ваш пациент выздоровел, продайте алмаз и вручите ему деньги. А поскольку душа оказывает, как совершенно справедливо заметил ваш ученик господин Марат, большое влияние на тело, сообщите Авару, как только он придет в себя, что будущее его и его детей обеспечено.

— Сударь, а если он не выздоровеет? — спросил хирург, не решаясь принять кольцо, которое ему протягивал Бальзамо.

— Выздоровеет.

— И потом, мне нужно дать вам расписку.

— Сударь!..

— Только при таком условии я возьму столь дорогую вещь.

— Как вам угодно, сударь.

— Прошу прощения, ваше имя?

— Граф Феникс.

Хирург удалился в соседнюю комнату, а к Бальзамо подошел Марат, подавленный, растерянный, но все еще не смирившийся с очевидностью.

Минут через пять хирург вернулся и подал Бальзамо лист бумаги.

Это была расписка, составленная в следующих выражениях:

«Мною получен от графа Феникса алмаз, цену за который граф Феникс определил в двадцать тысяч ливров, с тем, чтобы я вручил эту сумму человеку по имени Авар в день его выхода из Отель-Дьё.

Сентября 15 дня 1771.

Гильотен. Д. М.» [62] Гильотен, Жозеф Иньяс (1738–1814) — французский врач, изобретатель орудия казни, названного по его имени гильотиной. Д. М. — доктор медицины.

Бальзамо поклонился врачу, принял расписку и удалился в сопровождении Марата.

— Вы забыли голову, — заметил Бальзамо, расценивший рассеянность молодого хирурга как свою победу.

— Ах, и вправду! — воскликнул Марат и подхватил свою зловещую ношу.

Выйдя из больницы, оба молча пошли стремительным шагом и, добравшись до улицы Кордельеров, поднялись по мрачной лестнице в мансарду.

У комнаты привратницы — если конура, в которой та обитала, заслуживала имени комнаты — Марат, не забывший о пропаже часов, задержался и кликнул Гриветту.

Мальчишка лет семи-восьми, тощий, чахлый и малорослый, визгливым голоском сообщил: