Джеймс Купер - В Венеции

Оба сенатора взглянули с видимым сожалением на своего товарища, и Трое покинули Залу Приговоров. Вошедшие слуги потушили огни, и зала погрузилась в темноту.

Несмотря на поздний час, музыка еще раздавалась на каналах Венеции. Пьяцетта была еще освещена и наполнена праздной толпой, которая, казалось, не знала усталости.

Жилище донны Виолетты находилось вдали от места развлечений, но все же неясный гул голосов и звуки духовых инструментов время от времени долетали и сюда.

Луна оставляла в тени всю ту часть узкого канала, на которую выходили окна внутренних покоев Виолетты.

Девушка отдыхала на балконе, висевшем над водою. Ее постоянная спутница, которая была в то же время и ее наставницей, сидела около нее, а их общий духовник находился внутри комнаты.

— Может быть, есть на свете более великолепные города, но в такую ночь ничто не может сравниться с Венецией, — сказала Виолетта, отходя от перил балкона.

— Ну, нет, дочь моя, — отозвался монах, — из всех городов знойной Италии Неаполь самый красивый и наиболее одаренный природой город.

— Должно быть, это и на самом деле необыкновенный город, если может воспламенять даже ваше воображение.

— Это замечание справедливо: я предался воспоминаниям молодости более, чем это подобало бы мне…

В это время на канале, под балконом Виолетты, послышалась музыка. Девушка вздрогнула, щеки ее вспыхнули румянцем, и она, казалось, переживала то сладостное ощущение, которое возбуждает нежная и красивая музыка.

— Это едут музыканты, — заметила тихо донна Флоринда.

— Нет, это какой-то кавалер. На гондоле много слуг и гондольеров в ливреях.

Нельзя было дольше сомневаться: это была серенада. Хотя серенады — дело обычное в Венеции, но под окнами донны Виолетты она давалась впервые. Уединенная жизнь девушки, строгий надзор над ней обрекали на неудачу подобные попытки молодых людей.

— Это для меня! — прошептала Виолетта, дрожа и от страха, и от радости.

— В самом деле, это для кого-нибудь из нас, — ответила осторожно донна Флоринда.

— Для кого бы то ни было, но это дерзость, — сказал монах.

— Ах, это ария на слова Петрарки!

— В первой гондоле музыканты в ливреях какой-то патрицианской фамилии, а во второй — один только кавалер, — сказала донна Флоринда, внимательно рассматривавшая гондолы.

— Есть гребцы, или он сам управляет гондолой?

— Это было бы неприлично; на корме гондольер в шелковой куртке, украшенной цветами.

— Поговори с ним, милая Флоринда! Я тебя прошу.

— Да разве можно?

— Конечно! Скажи им, что я в полной власти Сената, что нельзя петь под моими окнами; скажи, что хочешь, только скажи что-нибудь.

— Да это дон Камилло Монфорте!

— Такая смелость может его погубить; прикажи ему поскорее уехать, милая Флоринда. Но, может быть, мы не имеем права обращаться так с лицом его положения? Отец, дайте ваш совет, что делать? Вы видите, в какой он опасности.

Волнение Виолетты удивило монаха. Он молча оставил свое кресло и направился на балкон.

Музыка сразу затихла, и вместо нее послышались равномерные удары весел.

— Он уехал! — вскричала молодая девушка. — А мы не успели даже его поблагодарить.

— Тем лучше, иначе мы придали бы слишком уж много значения такому и без того серьезному происшествию. Ты не должна забывать о твоем высоком назначении, дочь моя. Войди в комнату.

Оставшаяся на балконе донна Флоринда внимательно следила за гондолами и передавала свои наблюдения Виолетте:

— Гондолы ушли; та, в которой сидят музыканты, выезжает уже на Большой канал, но я не вижу, что сталось с той, в которой сидел кавалер.

— Посмотри хорошенько, не может быть, чтобы он так скоро удалился.

— Вижу, вижу: его гондола остановилась возле моста нашего канала. Слуга как-будто ждет кого-то на ступеньках набережной, а самого кавалера там нет.

— Вдруг с ним что-нибудь случилось?!

— Ничего дурного! Я счастлив, что могу быть здесь! — сказал кто-то около Виолетты.

Она обернулась и увидела того, кем были полны ее мысли.

— Как это неблагоразумно! — сказал с упреком отец Ансельм. — Дон Камилло, вы меня заставите сожалеть, что я уступил вашей просьбе. Вы нарушаете наши условия.

— Отец, напрасно противиться тому, что должно случиться. Не правда ли, прекрасная Виолетта, вы не позволите Сенату распоряжаться вами? Вы не согласитесь выйти замуж за какого-нибудь корыстолюбца?

— Камилло, вы ведь знаете законы Венеции, и я не надеюсь избежать их.

— Герцог святой Агаты, — сказал монах, — я позволил вам войти во дворец, чтобы избежать скандала и чтобы спасти вас от гнева Сената. Опасно поощрять надежды, противные целям республики. Не забывайте ваших обещаний.

— Все зависит от донны Виолетты. Ободрите меня одним вашим взглядом, и тогда ничто, — ни Венеция с ее инквизицией, ни сам дож, — ничто не будет в состоянии оторвать меня от вас.

— Камилло, — ответила дрожащая девушка, — вы мой спаситель!

— Перестаньте, герцог святой Агаты!.. Дочь моя!..

— Не слушайте его, донна Виолетта: он говорит так потому, что не испытал силы страсти. Холод кельи заморозил его сердце. Если бы он был настоящим мужчиной, он любил бы; а если б он любил когда-нибудь, на нем не было бы теперь его кармелитской одежды.

Лицо отца Ансельма покрылось мертвенной бледностью, губы зашевелились, и он что-то хотел сказать, но вместо слов послышался тяжелый, подавленный вздох. Флоринда поспешила встать между доном Камилло и своей воспитанницей.

— Все это, может быть, так, как вы говорите, синьор Монфорте, но вы должны же знать, что Сенат взял на себя право найти человека, достойного наследницы богатого дома Пьеполо. И может быть, Сенат выберет ей не менее достойного, чем герцог святой Агаты!

— Разве это может случиться? — вскричала Виолетта.

— Не верьте этому, донна Виолетта! Цель моей поездки в Венецию — не тайна. Я приехал требовать возвращения мне наших родовых владений и звания сенатора Венеции, которое мне принадлежит по справедливости. Но я все оставлю, если вы мне дадите хоть маленькую надежду.

— Слышишь, что он говорит, Флоринда? Дон Камилло неспособен обманывать, — сказала, еще более зардевшись, молодая девушка.

— Согласитесь быть моею, Виолетта, а там в Калабрии, в моем укрепленном замке, месть и хитрости Сената не будут нам страшны. Они полагают, что могут распоряжаться вами так, как им вздумается; а вы разрушьте их планы. Я прочел в ваших глазах, что вы решитесь на это, Виолетта…

— Я не хочу быть проданной, дон Камилло; рука моя должна быть отдана мною добровольно. Еще недавно синьор Градениго сказал мне, что мне будет предоставлем свободный выбор… Он говорил мне о каком-то новом помещении для меня…