Джеймс Купер - В Венеции

— Не верьте ему, это самый черствый и эгоистичный человек в Венеции. Он хочет устроить вам брак со своим распутным сыном. Повторяю вам: не верьте ему, потому что он лжив до мозга костей.

— Если это действительно так, то он сильно ошибается в расчетах, потому что из всей молодежи Венеции Джакомо Градениго мне меньше всех нравится.

— Это свидание должно же когда-нибудь окончиться, — сказал монах, — я боюсь, как бы о нем не узнали. Ведь мы окружены шпионами, и ни один дворец в Венеции не охраняется так строго, как наш. А если ваше присутствие здесь, герцог, будет обнаружено, то вам не избежать тюрьмы.

— Я ко всему приготовился. Мне бы только иметь уверенность в вашей любви, Виолетта, а в остальном положитесь на меня.

— Флоринда, ты слышишь, что он говорит?

— Девушке твоего положения надо быть осторожнее и повиноваться выбору твоих опекунов.

— А если они выберут Джакомо Градениго?

— Сенат не хочет и слышать об этом молодом человеке. Хитрость его отца тебе давно известна, и ты должна была заметить из его обращения с тобой, что он сам сомневается в решении Совета. Много кавалеров ищут твоей руки, и теперь правительство избирает тебе партию, достойную тебя.

— А дон Камилло разве не достоин меня?

Снова вмешался монах:

— Это свидание не должно продолжаться дольше. Уходите, синьор, иначе вы нарушите ваше честное слово.

— Как, уйти одному?

— Но разве может донна Виолетта покинуть сразу дом своих предков.

— Синьор Монфорте, — тихо, но решительно сказала Виолетта. — Вы, идя на это свидание со мной, не могли рассчитывать на немедленный ответ на ваше предложение… Но, что оно будет принято благосклонно, пусть послужит залогом…

— Залогом?

— Вот вам мой залог, — сказала Виолетта, протягивая ему руку. Гувернантка и монах вскрикнули от неожиданности.

— Простите мне мою поспешность, друзья мои, — обратилась к ним Виолетта, — на не забывайте, что если бы дон Камилло не бросился: без колебаний в Джудекку, то я не могла бы сейчас оказать ему эта маленькое внимание. Зачем же мне быть менее его великодушной? Знайте, Камилло, если Сенат меня заставит выйти за другого, то это будет моим приговором к безбрачию.

Эта искренняя речь Виолетты была прервана звонком доверенного слуги, которому было приказано извещать таким способом о своем приходе.

— Что это значит? — сказал взволнованно монах, обращаясь к вошедшему лакею. — Как ты смел войти без моего приказания?

— Батюшка, там внизу чиновники. От имени республики они требуют, чтоб их впустили сюда.

— Дело принимает серьезный оборот, — сказал дон Камилло, который казался спокойнее всех. — Мое посещение открыто. Успокойтесь, я один буду в ответе, если на это посмотрят, как на преступление.

— Это полицейские агенты? — спросил монах.

— Батюшка, это высшие должностные лица, имеющие знаки отличия.

— И чего они хотят?

— Они имеют сказать что-то лично донне Виолетте.

— Это, кажется, не так опасно, — заметил монах, облегченно вздыхая. Он отворил дверь в домовую молельню:- Войдите сюда в часовню, дон Камилло, — сказал он.

Так как раздумывать было некогда, то дон Камилло повиновался приказанию монаха. Дверь часовни затворилась за ним, и слуги ввели ожидавших.

Вошел человек, в котором сразу можно было узнать одного из высших агентов по тайным делам государства. Донна Виолетта с присущей ей приветливостью пошла ему навстречу.

— Чему должна я приписать ваше посещение? — сказала она, отвечая легким кивком головы на глубокий поклон чиновника.

— Сударыня, мне приказано видеть состоящую на попечении правительства донну Виолетту, наследницу знаменитого дома Пьеполо, вместе с донной Флориндой Меркато, ее наставницей, с ее духовником, отцом Ансельмом, и с прочими, имеющими удовольствие находиться в ее обществе.

— Все, кого вы желаете видеть, — перед вами: я — Виолетта Пьеполо, эта дама заменяет мне мать, а этот почтенный отец — мой духовник. Нужно ли позвать моих служителей?

— Нет, это лишнее. Мое поручение скорее секретного, чем публичного характера. После смерти вашего уважаемого батюшки, известного сенатора Пьеполо, заботы о вашем воспитании были поручены республикой опеке и мудрости синьора Александра Градениго. Теперь Совет решил взять на себя непосредственные заботы о вашей особе, сударыня.

— Не правда ли, это надо понимать так, что синьор Градениго не состоит больше моим опекуном?

— Точно так, сударыня. Этот благородный патриций освобожден от обязанностей, которые он так удачно исполнял. Завтра вам будут названы ваши новые опекуны, имеющие состоять ими впредь до того времени, когда Сенату будет угодно заключить ваш брак с особой, достойной ваших несравненных качеств.

— Не хотят ли меня заставить расстаться с теми, к кому я так привыкла и которых так люблю? — спросила запальчиво молодая девушка.

— Положитесь на мудрость Сената, сударыня. Я не знаю его решений относительно тех, кто вас окружает, но нельзя сомневаться в его доброте и осторожности. Мне остается сказать, что для вас приличнее было бы сохранить прежнюю осторожность и не принимать лишних посетителей. Ваша дверь должна быть закрыта для синьора Градениго, как и для других мужчин.

— Разве я не могу поблагодарить его за заботы обо мне?

— Сенат сам об этом позаботится. Теперь мое поручение исполнено, сударыня, и я имею честь вам откланяться, глубоко польщенный тем, что Сенат нашел меня достойным предстать перед вами.

Когда чиновник окончил свою речь, Виолетта, ответив на его поклон, испуганно посмотрела на своих опечаленных друзей.

Двусмысленные слова посланного были, однако, достаточно понятны, чтобы отнять надежду на лучшее будущее. Все трое со страхом думали, что завтра, может быть, им придется расстаться, хотя и не могли понять причины этой внезапной перемены в намерениях Сената. Но чиновник не торопился уходить. Он пристально посмотрел на монаха, как бы обдумывая какую-то вновь явившуюся у него мысль.

— Почтенный отец, — сказал он, могу ли я просить вас на одну минуту поехать со мною по делу, касающемуся души грешника?

Несмотря на волнение, монах, не колеблясь, пошел за чиновником до его гондолы.

— Вы должны пользоваться большим уважением Сената, — заметил посланный, — если он доверил вам ту особу, в которой он принимает живое участие.

— И я горжусь этим доверием, мой друг.

— Люди, подобные вам, почтенный отец, достойны общего уважения. Скажите, давно вы в Венеции?

— Я приехал в этот город в качестве духовника последнего посланника Флоренции.

— Да, это почтенное место. Таким образом, вы давно уже здесь, и вам должно быть известно, что республика не забывает заслуг и не прощает обид.