Дмитрий Евдокимов - 1612 год

В Москве хорошо знали братьев — все пятеро имели неуемный драчливый характер и дерзкий язык, за что не раз попадали в опалу. Еще когда короновали покойного Федора Иоанновича, они, будучи еще совсем юнцами, стали вместе с Кикиными затейщиками смуты московской черни против Богдана Бельского, ненавистного народу еще по временам опричнины. Свояк Богдана Борис Годунов старался, как мог, выгородить временщика, но, когда народ потребовал и его выдачи вдобавок, струсил, предал Бельского, и того бояре услали из Москвы с глаз подальше, воеводой в Нижний Новгород. Борис тогда не имел той власти, что впоследствии, поэтому строптивые дворяне, затеявшие смуту, были наказаны легко — высылкой в свои поместья. Но злопамятный Годунов не простил: стоило среднему из братьев, Захару, в 1595 году вступить в местнический спор с тем же Кикиным, кому из них быть первым в качестве станичного головы в Ельце, как могущественный правитель царским именем велел бить его батогами на людном месте в Переяславле-Рязанском. И когда в 1603 году тот же Захар, издавна поддерживавший дружбу с казаками, направил им, вопреки царскому указу, вино, а также панцирь и железную шапку, он был снова наказан кнутом.

Других братьев подобные «милости» обошли, но и продвижений по службе строптивые дворяне никаких не получали. Впрочем, все это, видать, мало тревожило рязанцев. Во всяком случае, уныния на их красивых усмешливых лицах никогда не бывало.

Скоро отобрав себе коней, а заодно и Дмитрию, они тут же затеяли яростный торг с ногайцами: кричали, дико вращали глазами, даже хватались за саблю. Действительно, цены были несусветные — в четыре-пять раз дороже, чем раньше. Но ногайцы твердо стояли на своем, требуя за каждого коня по пятнадцать рублей.

— Знают, басурмане, что деваться нам некуда, — на смотр без хорошего коня лучше не ходить — Бориска враз все обиды вспомнит и опять батогами учить начнет! — скрипел зубами Захар и снова начинал орать: — Бери десять рублев и уходи. А то башку твою дурную снесу!

Сговорились на двенадцати рублях, тут же оседлали новых коней и отправились в Москву.

— Слышь, Дмитрий, а тезка твой, царевич Угличский, говорят, все больше силы набирает, — сказал Прокофий, скачущий бок о бок с Пожарским. — Князей Татева, Шаховского да Воронцова-Вельяминова в полон взял.

— Как же такие воеводы сдались?

— А их ему казаки из Чернигова привели. Воронцов-Вельяминов, слышь, сопротивлялся, поносил его как самозванца, ему Дмитрий голову снес. Так Татев с Шаховским тут же на верность присягнули. Вот тебе и знатные бояре! А безродный Петька Басманов, которого царь всего с сотней стрельцов на самозванца послал, уже месяц Новгород-Северский удерживает. Как ни стараются польские гусары да казаки взять город, ничего у них не получается! Из-за этого в войске царевича смута началась.

— Зато Путивль поддался! — заметил Захар, он ехал впереди брата, но, услыхав разговор, осадил коня. — Дьяк Сутупов да князь Масальский не только город к присяге царевичу привели, да и казну царскую подарили.

…Сбор войска продолжался два месяца вместо двух недель, определенных царским указом. Сказывалась отдаленность городов, осенняя распутица и бездорожье, обезлюденность мелких дворянских поместий. Тем временем Петр Басманов слал гонцов с отчаянными просьбами о помощи. Царь вынужден был срочно направить в Северскую землю еще один малочисленный отряд под командованием Михаила Шеина. {22} 22 Шеин Михаил Борисович (?–1634), боярин, воевода. Возглавлял оборону Смоленска 1609–1611 гг., до 1619 г. — в польском плену. С 1619 г. — доверенное лицо Филарета и глава ряда приказов, участник дипломатических переговоров. Командовал армией, осаждавшей Смоленск в Русско-польской войне 1632–1634 гг. После капитуляции русской армии казнен. Тем временем пришло сообщение, что вслед за Путивлем вору «поддались» Рыльск, Курск, вся Комарицкая волость, за ней — Кромская. Под угрозой был Орел, сюда царь послал отряд под командованием Федора Шереметева.

Наконец в ноябре, на Дмитриев день, армия неторопливо отправилась в поход. Во главе ее был поставлен князь Дмитрий Иванович Шуйский. Дружина Дмитрия Пожарского находилась в Ярославско-Ростовском полку, Ляпуновых — в Рязанском. В передовом полку двигались иностранные легионы, в том числе и пятьсот всадников под командованием Жака де Маржере. С ним рядом ехал и Конрад Буссов, выразивший желание вместе с сыном послужить государю на поле битвы.

В Брянске — долгая остановка, до прибытия Федора Мстиславского, назначенного старшим воеводой всего войска. Злые языки утверждали, что в случае победы над самозванцем царь Борис пообещал престарелому боярину выдать замуж за него свою дочь и дать в приданое всю Северскую землю.

Мстиславскому нельзя было отказать в военном опыте — он не раз проявлял свое мужество и ратное искусство в битвах с поляками Стефана Батория и со шведами в Ливонии. Сорокатысячную армию в первую очередь он преобразовал в пять полков — передовой полк, большой полк с нарядом (артиллерией), полк правой руки, полк левой руки и сторожевой полк, охраняющий обозы.

Дмитрий Пожарский был назначен сотником в ертаул — легкий кавалерийский отряд, двигавшийся впереди армии с разведывательными целями.

Войско оставило Брянск и двинулось к югу в направлении Новгорода-Северского. Во главе передового полка ехал Мстиславский с остальными воеводами, за ним везли огромное знамя с вышитым изображением Георгия Победоносца, поражающего дракона, — символом и гербом Москвы.

За кавалерией шли стрельцы с пищалями на плечах. Следом на санях везли пушки и ядра, а также крепко сколоченные из толстых дубовых досок щиты, предназначенные для гуляй-города, охранявшего пехоту при атаке кавалерии.

Уже лег снег, и дорога стала наезженной, тем не менее двигались медленно — не более пятнадцати верст за день, потому что быстро темнело. На полянах, выбранных для ночевки, строили шалаши из еловых лап, а для воевод раскидывались меховые шатры. Вспыхивали тысячи костров, на которых весело булькали огромные котлы, распространяя запах вкусной похлебки.

Только 18 декабря ертаул вошел в соприкосновение с польскими гусарами у Новгорода-Северского. Наутро полки войска Мстиславского начали неторопливо занимать свои позиции, против них выстроилось польско-казацкое воинство Димитрия. Хотя войско царевича было меньше, по крайней мере, вдвое, а то и втрое, Мстиславский медлил давать сигнал к наступлению, несмотря на то что Петр Басманов палил изо всех пушек со стен осажденной крепости, призывая прийти на помощь.

Двадцать первого декабря, едва взошло солнце, перед строем своего воинства появился царевич на белом коне и в собольей шубе, накинутой поверх серебряных лат. Показывая в сторону царских войск шпагой, он что-то призывно кричал, воины ему отвечали дружным приветствием. Неожиданно пришли в движение роты польских гусар, стоявшие против полка правой руки. Развернувшись во фронт, лихие всадники с белыми перьями на шлемах с устрашающим гиканьем врубились в ряды боярской кавалерии. Многие из детей боярских в страхе повернули своих коней и, удирая от длинных палашей драгун, смяли ряды собственной пехоты, не успевшей расступиться, чтобы пропустить своих и встретить огнем пищалей врагов. Кое-кто из стрельцов, бросив пищали, искал спасения в бегстве, однако многие вступили в бой, снимая всадников с коней пиками и вспарывая животы лошадей рогатинами.