Евгений Рогачев - Рогнеда. Книга 1

Хлопнула дверь, пропуская внутрь очередного посетителя. Им оказался молодой человек. Он постоял, привыкая к полумраку, затем спустился по выщербленным ступеням в зал и прошел в самый дальний угол, туда, где угадывались силуэты нескольких человек. Остап проводил его настороженным взглядом. В глазах вспыхнуло удивление, но тут же и погасло. Другие дела требовали неусыпного внимания хозяина.

Миновав зал, юноша остановился у стола, сколоченного из грубых досок, наспех обструганных и выскобленных почти добела. Весь стол ломился от всевозможной снеди. Видно, посетители денег не жалели, желая насытить свои желудки. Были здесь и пироги, и малосольные огурчики; на отдельном блюде лежал осетр, исходя соком; тут же, в мисках, дымилась гречневая каша с кусочками мяса, распространяя вокруг ароматный запах. Венчал все это убранство полупустой штоф с ячменной водкой. По обе стороны, на лавках, сидело четверо человек. Они молча поглощали пищу, работая мощными челюстями.

Ульян замер рядом со столом, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу и не зная, как приступить к делу, которое привело его в эту харчевню. Знал он, кто перед ним. Знал и страшился. Это были тати — проклятое племя, которым издавна пугали на Руси малых детей. Одежда, да и весь облик предупреждал, что лучше держаться от них подальше. Ульян подумал, что в их заскорузлых ладонях куда уместнее ложек смотрелись бы кистени или топоры.

Ульян решился, присел на край скамьи, пригладил короткие волосы. Ватажники не обратили на незнакомца никакого внимания, как будто и не человек это вовсе, а место пустое.

Мужик с большой черной бородой, в которой застряли крошки хлеба, опорожнил свою миску и, облизав ложку, удовлетворенно крякнул. Наконец недовольно покосился в сторону Ульяна.

— Тебе чего, мил человек? — прогудел басом. — Иль другого места не нашел?

«Ну, слава Богу. А то я уж думал, что немые они все», — подумал Ульян, а вслух сказал:

— Простите за ради Бога, что нарушил вашу трапезу, люди добрые… — От такого вступления все враз, как по команде, перестали жевать и подняли глаза на Ульяна. Он мысленно осенил себя крестом и продолжил: — Посоветовали мне знающие люди обратиться к вам за помощью. Надобно, чтобы вы подсобили мне в одном деле.

— Кто же тебя к нам направил? — чернобородый смерил Ульяна насмешливым взглядом. — Уж не с посадской ли улицы?

— Нет! — Ульян вздрогнул. — Гаврила это, плотник с ремесленного конца. Когда узнал, в чем у меня появилась надобность, сразу посоветовал идти в харчевню эту. Там, говорит, найдешь нужных людей. Вот я и пришел… А вас сразу заприметил, хоть и темно здесь.

— Глазастый, — вступил в разговор товарищ чернобородого, с головой, похожей на куриное яйцо. Маленькая рыжая бородка смешно смотрелась на круглом лице. — Знаешь, кто мы?

— Знаю. Вольные вы люди. Промышляете разбоем и душегубством. Честной народ вас боится, а я нет, — солгал Ульян, немного осмелев. — Потому как помощь мне ваша нужна в одном деле. Без вас мне одному никак не справиться.

— Говоришь, не боишься? — Рыжий взял ломоть хлеба, разломал пополам, кинул в рот и стал неторопливо жевать. — А вдруг мы тебя приголубим кистенем по голове, да и скинем в навозную кучу? Кто тебя искать-то будет, горемычного?

— Никто, окромя отца с матушкой. — Ульян склонил голову, тая в глазах вновь вспыхнувшую опаску.

— То-то! — Рыжий ватажник оглянулся на товарищей, ощерив в улыбке гнилые зубы.

— Ладно! — Чернобородый, который, видно, в этой ватаге был за атамана, положил огромную ладонь на стол, пресекая разговоры. — Поговорили и будя. Это все была присказка. Юноша ты и впрямь смелый. Рассказывай свою сказку, а мы послухаем. Потом будем решать — что делать. Если по нраву нам придется поведанное тобой — будем дальше мыслить, если нет, разбежимся в разные стороны. Но помни! — Глаз его недобро блеснул. — Ты правду молвил. Народ мы лихой, разбойный. Много чего повидали на своем веку, поэтому и топчем до сих пор грешную землю. Обмануть нас мудрено. Если что не так или прознаем, что ты подослан разбойным приказом — тогда жизнь твоя вмиг здесь и кончится. Уразумел? Ну, тогда рассказывай.

Чернобородый своими словами еще пуще напугал Ульяна.

— Нанять хочу вас для одного дела, — хрипло проговорил Ульян, приступив к главному.

— Нанять? — протянул чернобородый, из-под заросших бровей стрельнул внимательным глазом. Кивнул головой в сторону соседнего стола: — Так это ты не к нам, а вот к ним ступай.

— Нет. Мне вы нужны. — Ульян замолчал.

— Ты говори, говори, паря, — подбодрил чернобородый. — Чего смолк? Аль язык проглотил?

— Дело пустяшное. Только и делов-то, что человека одного из темницы вытащить. Измываются там над ним, батогами бьют. Того и гляди — с жизнью распрощается. Сделаете, и я заплачу вам чистым золотом.

— Золото — это хорошо. Особливо, когда его во множестве в мошне звенит… — Чернобородый в задумчивости поскреб бороду. Взглянул на юношу. — Тебя как звать то, паря?

— Ульян я. Боярина Василия Твердиславовича человек, — солгал Ульян.

Ватажники переглянулись:

— Это не того ли, которого зарезали пару ден назад?

— Того самого.

— А золотишко у тебя откуда. Уж не ты ли боярина своего на тот свет спровадил?

— Нет! — Ульян побледнел, вытер вмиг вспотевший лоб. С этими разбойниками надо ухо держать востро, а то не ровен час — и сам окажешься с ножичком в боку.

— Бают, что девка его дворовая зарезала, — встрял в разговор рыжий. — Теперь сидит в застенках, у посадника.

— Вона как дело-то обернулось. И кого нам из темницы вызволять? Уж не девку ли эту?

— Ее… — Ульян поразился, как быстро они обо всем догадались. — Я заплачу вам все сполна, как только увижу ее без цепей на руках и на воле.

— Да слышал я, слышал. Не глухой чай! — отмахнулся чернобородый. — Митрий, плесни-ка из штофа. Что-то в горле сухо. Дерет.

Ульян высказал все, что хотел, и теперь сидел рядом, ожидая решения этого звероподобного разбойника. Помогут они ему, аль нет — леший их разберет. Но что обратный путь ему заказан — Ульян понимал. Рогнеду надо вытаскивать, а то помрет под плетьми посадскими и тогда все. Конец всем планам.

— Она тебе кто, полюбовница, или так, зазноба? — Чернобородый с хрустом разгрыз белоснежную луковицу.

— Люблю я ее. Пуще жизни. Сгинет она в застенках-тогда и мне весь свет будет не мил. Поэтому последнее не пожалею, чтобы увидеть ее рядом с собой. Матушкиным золотом готов пожертвовать ради нее.

— Где говоришь, она сидит-то?

— У посадника на подворье. Каждый день ее таскают в пыточную, плетьми истязают. Еще немного, и поздно будет.

— Охрана там крепкая, — задумчиво проговорил главарь. — Вой из посадской дружины. Так просто не дадут умыкнуть пленницу. Возможно, и наша кровушка прольется.