Евгений Рогачев - Рогнеда. Книга 1

Перед тем, как завалиться спать, Кистень предупредил Молчуна, чтобы тот особо не разлеживался, а рано поутру был уже в условленном месте. Вскоре ватажники захрапели богатырским сном, благо на поверхность земли их храп не долетал.

Кистень лежал на медвежьей шкуре, накинутой поверх кое-как сколоченной лавки, и смотрел в потолок. Сон не шел, и он завидовал своим подручным, храпевшим рядом. Кистень чуть пошевелился, устраиваясь поудобнее, закинул руки за голову и вперил взгляд в темноту. Глаз ни на что не натыкался, мрак был густым, осязаемым, его хотелось потрогать руками. Кистень выпростал руку из-под головы, пошарил перед собой, и рука тут же исчезла, растворилась во мраке. И тут что-то неуловимо изменилось.

Кистень вздрогнул, наблюдая, как вокруг него, нежданно, закружился хоровод из неясных теней. Присмотрелся и понял, что все это — отголоски былого. Небольшой лаз наполнился стоном, криком, лязгом мечей. Послышалась брань и едва различимый далекий крик жены, которая давно покоится в сырой земле. Почудилось так явственно, так четко, что Кистень осенил себя крестом, хотя давно не верил ни в Бога, ни в черта, а только в свою удачу и чутье, которое почти не подводило. С той самой поры, как встал на извилистую разбойничью тропу.

Тени стали отдаляться. Кистень прикрыл глаза, тряхнул головой, отгоняя наваждение. Почему именно сейчас ему привиделась жена, Матрена? Давно не вспоминал он о ней, а вот встала перед мысленным взором, напоминая о страшном давнишнем грехе. Хотя сама и виновна в том, что поднял на нее нож острый. По-другому было никак, ведь она, Матрена, любушка ясноглазая, и выдала стражникам, когда вскрылось его казнокрадство. Матрена и натолкнула на мысль запустить руку в казну. Боязно было, страшно, но совладал с собой, а потом пошло-поехало. Сам не заметил, как уже не мог остановиться.

Думал, вечно так будет, но все рухнуло в одночасье. Пришли стражники по его душу, да опоздали чуток, успел он утечь, почувствовав опасность. Скрывался по лесам, все ждал момента, как бы домой заявиться. В дождливую ночь, когда терпеть стало невмоготу, подполз, словно вор ночной, к дому, да и заглянул в окно. Несмотря на дождь, ставни были приоткрыты, и он услышал, как Матрена ведет с кем-то разговор. Высунулся сторожко еще чуток и с удивлением узрел начальника городской стражи, Евлампия. Того самого, что приходил за ним, чтоб в колодки заковать. Напротив сидела Матрена с кубком вина в руке и раскрасневшаяся то ли от вина, то ли от шалостей, которые наверняка происходили между ними до того, как под окном появился Кистень.

Злость колыхнулась в душе Федора. Хотел он уже кинуться, желая наказать и неверную жену, и Евлампия, по-хозяйски расположившегося у него в избе, как вдруг долетел в приоткрытое окно обрывок разговора. Федор охолонул чуток и замер, прислушиваясь, а через мгновение понял все. Оказывается, Матрена его, та, в ком души не чаял, давно уже спелась с Евлампием. Был у них тайный уговор: как только Федька наворует достаточно, сжить того со свету. Ведь он, по простоте своей, все золотишко ей отдавал, надеялся, что так сохраннее будет. А на деле вон оно как вышло!

Помутнело в мозгу у Федора от таких вестей, вытащил он засапожный нож и ворвался в избу. Остановился только тогда, когда все было кончено, а два бездыханных тела, искромсанные, словно в лавке у мясника, валялись среди поломанной утвари. Не остановило даже то, что Матрена была на сносях и вот-вот должна была разродиться. Но не думал об этом, когда ножом размахивал. После этого поджег Федор избу и, не оглядываясь, исчез в лесу.

С того момента с прошлой жизнью было покончено. Стал он Кистенем, атаманом лесных татей. Видно, так предопределено богами, бегать ему с кистенем по лесам и искать смертушки, поджидающей за каждым кустом. Бесшабашная молодость ушла, взмахнула хвостом, словно лиса-первогодок, уступив место осторожности. Не раз и не два выручал Кистеня нюх на опасность. Тем и прославился среди лихих людей. Почему-то именно сейчас, в темном лазе, припомнился один случай, произошедший с десяток годков назад. Может потому, что именно в тот раз едва с жизнью не расстался, потеряв всегдашнюю осторожность.

Ватагу в то время имел крепкую, проверенную. Каждый ватажник не единожды испытан кровью, и все держались друг за дружку, спаянные воедино волей их атамана Кистеня. Промышляли они тогда в лесах возле города Кончеева. Доставались в основном крохи, объедки с боярских столов, а большая добыча как-то все стороной обходила. Ватажники голодать начали, и пошло роптание. Пока втихомолку — опасались они поднимать голос на атамана. Но Кистень знал: еще чуток, и ватажники взбунтуются, а тогда могут и на него кинуться. Потому и спал чутко, не расставаясь с кинжалом.

Скитания по лесу приучили кое к чему такому, о чем ранее и не думалось. Кистень стал хитрым, изворотливым, может, оттого и не попадался столько лет в руки дружинников. В каждом городке или селе были у него люди верные. Они и доносили о караванах или купеческих обозах, неосмотрительно двинувшихся в путь без большой охраны. Под осень, когда зарядили противные холодные дожди, дошли до ушей Кистеня хорошие вести. Прибег мальчонка из города и, сверкая глазами от возбуждения, передал слова батьки своего, бывшего на прикорме у Кистеня. Вскорости должен появиться обоз, шедший в город Берестянск. Охраны не было, ну, или почти не было. Кистень думал недолго и дал знак ватажникам.

Собрались споро и обходными тропами двинулись к проезжей дороге, где ближе к вечеру должен был появиться купеческий обоз. Ватажников было десятка два. Немного, но Кистень прикинул и решил — этого вполне должно хватить для нападения. На их стороне внезапность и неустрашимость, а это немало, если учитывать злобу ватажников, давно не ведавших большого дела. С тем и двинулись.

Не ведал тогда Кистень, что многих не досчитается после кровавой стычки в лесу и самому только чудом удастся уйти из-под мечей дружинников. И всегдашнее чутье подведет, не напомнив своему хозяину об опасности. Не знал, а так бы повернул в другую сторону и исчез среди бескрайних лесов и болот.

Когда скрытно подошли к месту, намеченному для засады, Кистень расставил ватажников вдоль дороги, а сам влез на высокое раскидистое дерево и затаился, приготовившись ждать. Неширокая дорога, где едва могли разминуться две телеги, в этом месте делала крутой изгиб. Передние телеги ежели попадали в какую беду, оставались невидимыми для тех, кто шел позади. На это и рассчитывал Кистень.

Когда почти стемнело, показалось двое конных воинов.

— Сторожко идут, — пробормотал Кистень, весь обратившись в слух и стараясь хоть что-то рассмотреть в сгущающийся тьме. — Ну, ниче. Даст Бог, управимся.