Валерий Елманов - Подменыш

— Дак отчего ж так мало? — не унималась Степанида.

— А это уж не ко мне. Я за бога вашего не в ответе, что он ей так мало намерил! — огрызнулась ведьма. — Я лишь свою половинку взяла, честь по чести, и ни денечком более. Предлагала ж… — но тут же осеклась, не став продолжать. — Все. Идите куда хотите, а я спать-почивать буду, а то вон уж до вторых петухов недалече. — И удивленно уставилась на Анастасию, которая вновь склонилась перед нею в низком земном поклоне.

— Ан все едино — благодарствую, — певуче произнесла она.

— Ишь ты, — хмыкнула ведьма и неловко буркнула: — Ну, спасибочко, что ли, за поклон-то.

Они были уже у двери, когда ведьма, будто вспомнив что-то незначительное, добавила:

— Пущай девка выйдет, да малость одна побудет, а ты, Стешка, задержись чуток.

Едва они остались одни, как хозяйка избушки стремительно достала откуда-то из-под стола маленькую скляницу и протянула ее сестре:

— Нынче же дашь болезному вашему.

— А как же я… — начала было та, но ведьма лишь замахала на нее руками:

— Как хошь — это твое дело. Колдовство колдовством, а так-то понадежнее будет, — пояснив: — Стара я уже стала. Мне ж лет-то немерено, а мерить боюсь. На покой же с чистым сердцем уходить надобно.

— Потому и девку запросила, — понимающе кивнула Степанида и, не удержавшись, попрекнула сестру: — Лета летами, а порядок в доме надо бы блюсть. Ну ладно. Я тебе домовитую приведу, не нарадуешься.

Ведьма загадочно улыбнулась:

— Да я бы и сама управилась, хотя и это тоже не помешает, — и откровенно пояснила: — Она мне для иного надобна.

— Спортить хошь? — догадалась Степанида. — Ох и стервь ты, Лушка. И ведь сызмальства такой была.

— Не спортить, а передать , — поправила ведьма и вздохнула: — Дура ты, Стешка, — она смачно, до хруста в костях, потянулась всем телом. — Сама вот бранишь, а ведь ежели бы не я, то нипочем бы тебе за боярского сынка, хошь и худородного, замуж не выскочить. Кто ему приворотное зелье на тебя состряпал? А коль не погорячилась бы ты, да не свербело в одном месте, так я б тебе самого именитого сосватала.

— Тока от твоей присухи он восемь годков всего и пожил, — ядовито заметила сестра.

— Сама ведаешь, что опосля нее человеку жить недолго [126] Считается, что человек после наведения на него «присухи», во-первых, физически не может спать ни с какой другой женщиной, а во-вторых, обречен на быструю, в течение буквально десяти лет, смерть. , — хладнокровно ответила Лушка. — Ия тебя о том упреждала. А ты что в ответ? — и передразнила: — Хошь пяток лет, да моих будут. Вот и… Да и девка та, что с тобой, — небрежно кивнула она в сторону двери, за которой скрылась Анастасия Романовна, — тож ныне не царицей была бы, а неведомо кем, коли бы я для батюшки ейного супруга нужных корешков для мужеской силы не раздобыла. Да и допрежь того бабке евоного ненаглядного [127] Имеется в виду вторая жена Иоанна III Софья Фоминична Палеолог (1448–1503), ее борьба с вдовой старшего сына великого князя — Ивана Ивановича Еленой Волошанкой за влияние на Иоанна III. тож с питьем удружила. Помнишь, яко жалилась тебе та корова, что сынам ее ничего не достанется, а все внуку великого князя уйдет? А сводила меня с ней ты, так что и на тебе грех за Димитрия.

— Чай, зелье-то не смертное было, — возразила Степанида.

— Ну и что ж. Главное, что он к своей супруженице сызнова любовью воспылал [128] Отчего Иоанн III Васильевич внезапно отвернулся от своей невестки Елены Волошанки и от своего внука Дмитрия, изменив завещание в пользу первенца Софьи Василия, неизвестно до сих пор. . От того все и пошло.

— Но и ты в ту пору тож немалую деньгу от нее отхватила, — напомнила Степанида с укоризной.

— То так, — не спорила Лушка. — Хотя и не столь великую. Ох и скупа толстуха была. Но и мои труды того стоили. Опять же попадись я — и все, пощады не жди. Да ты сама помысли, что со мной учинили бы, коль дознались, кто енти коренья ей дал? Помнишь, что с бабкой Оленой сталось, коя предо мной была? А с Моргунихой? А с Водяницей?

— Смерть прияли [129] Подразумеваются события 1498 года, когда Софья Фоминична была уличена в том, что к ней ходят некие колдуньи с зельем, которых схватили, обыскали и ночью утопили в Москве-реке, после чего царь охладел к супруге. , — глухо отозвалась сестра.

— То-то, — назидательно заметила ведьма. — Вот с тех пор, почитай, я и живу впригляд, словно у меня кажный день последний. А в последний день нешто охота чашки мыть да одежу стирать? Зато палец о палец не бью, ан все, что мне потребно, имею, — и протянула с укоризной: — Эх ты. Сказывала же тебе — оставайся. Я б тебя мигом научила. А таперь чего уж — таперича так и подохнешь дуркой глупой. А девка счастье получит. Ну и рублевики, знамо, тоже ей от меня достанутся.

— Счастьице уж больно короткое у нее будет, — буркнула Степанида. — Зато потом муки адовы.

— О том молчи, — посуровела ведьма. — Ты там была? Али сказывали тебе о том те, кто там был? А коли нет, так и неча тут тоску на меня наводить, а то возьму да осерчаю!

Как Лушка умеет серчать, Степанида знала не понаслышке — доводилось наблюдать в детстве, а особенно в юности, потому она и умолкла. Конечно, родная сестра, но когда она тебе сгоряча сделает , то кто скажет, сумеет ли отменить настряпанное, а и сумеет — не поздно ли будет. Потому и сделала поворот в разговоре:

— А подсобит твое зелье-то?

— Я когда-нибудь тебя обманывала? — усмехнулась ведьма. — Узы у них, конечно, небом не освященные, — протянула она лениво, — но…

— Думай допрежь того, о чем говоришь, — озлилась Степанида. — Я хошь и не была в тот день в храме божьем, когда их венчали, но другие-то все видели. Чай, на их свадебке сотни гостей гулеванили. Да и как же это она царицей бы стала, ежели не через венец? Эх ты, — протянула с упреком. — Совсем из ума выжила.

— Может, кто и выжил, да не я, — огрызнулась сестра. — Точно тебе говорю — не стояла она с тем, кто ныне при смерти лежит, ни под каким венцом! Я же не слепая — вижу покамест.

— Погоди, погоди, — опешила Стара. — А кого ж ты тогда увидела ? Да и как смогла-то?

— А чего тут неясного, — усмехнулась ведьма. — Любит она его, вот и все. По-настоящему любит. Ажно меня этим жаром овеяло. А какие узы, по-твоему, сильнее любви? — и сама же ответила: — Хоть весь мир обойди — не сыщешь таких. По сравнению с этими цепями те, что церква налагает, — бечева гнилая.

— Но, но. Ты не больно тут, — пригрозила мамка сестре. — А то я вмиг про тебя поведаю, кому следоват.

— А нитку шелкову не забыла? — спросила ведьма и весело хихикнула: — Я думала, тебе жаль девку-то, а тебе наплевать на нее. Так, что ли?