Андреа Жапп - След зверя

Почувствовав, что мсье де Ногаре жалел о своем недавнем плохом настроении, рыцарь бросил на него сочувствующий взгляд и приготовился слушать продолжение. Оно не заставило себя долго ждать:

– В этих унылых толстых стенах цитадели Лувра так темно. Неужели ты не тоскуешь о свете Рима и роскоши папского дворца?

– Зарождающийся свет римского раннего утра… Какое чистое чудо… – На губах Франческо погасла улыбка. – Конечно, мне его не хватает… Но я не жалею о годах, проведенных на службе у Бонифация.

Советник постарался скрыть свое любопытство, принявшись очинять перо. «Какой же я ловкий лжец и притворщик», – подумал Леоне, невольно коря себя. Он должен действовать осторожно и не проникаться симпатией к Ногаре. Ногаре был врагом, и об этом не следовало забывать. Тот попытался, правда, без особого успеха, прикрыть свой интерес обыкновенной учтивостью:

– В самом деле? И все же речь шла о почетной должности, которая к тому же приносила материальные преимущества.

– Разумеется…

Леоне превосходно изобразил нерешительность, чем еще сильнее раззадорил советника:

– Теперь, Франческо, настала моя очередь задать нескромный вопрос. Я очень доволен тем, как ты работаешь, и я полагаю, что нас ожидает длительное и плодотворное сотрудничество. Но как заботливый… отец я подозреваю, что твой отъезд был вызван чем-то другим, а вовсе не историей… с дамой.

Леоне вытаращил глаза и пристально уставился на советника, словно прозорливость Ногаре ошеломила его.

– Разумеется… – повторил он.

– Мне очень жаль…

– Мессир… если король считает вашу честь и веру достойными своей дружбы, то скромному секретарю не пристало не доверять вам. Но это… в этом так трудно признаться. Ведь мы же говорим откровенно друг с другом, не так ли?

– Даю тебе слово, – заверил Ногаре, который действительно думал, что рыцарь был откровенен с ним. В конце концов, если эти откровения окажутся важными, он может использовать сведения, полученные от своего секретаря, не называя источника. Таким образом он сдержит свое обещание.

– Так вот. Видите ли, мессир де Ногаре, при царствовании Бонифация было столько лжи, столько махинаций, столько гнусных связей… Да, речь действительно шла о царствовании. Он хотел стать императором, сана Папы ему было недостаточно.

Ногаре ничуть не сомневался во всем этом, в значительной степени еще и потому, что ненависть, которую он питал к покойному понтифику, ослепляла его. Тем не менее ему было приятно слышать эти слова из уст камергера, к тому же итальянца, несколько лет состоявшего на службе у Бонифация.

– И это тебя раздражало?

– Конечно… Но, боюсь, вам не понравится мое объяснение…

– Если так случится, я скажу тебе об этом, и в будущем мы не станем сравнивать наши идеи. Продолжай.

– Царство душ, защита нашей веры, чистота нашего служения Богу – все это, по моему мнению, подпадает под власть и мудрость святого отца. Напротив… строительство, руководство и защита государств – это прерогатива короля или императора. Но Бонифаций отказывался это признавать.

Ногаре нарадоваться не мог, что взял к себе племянника Джотто Капеллы. Он одобрил слова Леоне:

– Я тоже придерживаюсь такого мнения. Но ты говорил о гнусных связях и махинациях…

– Да-а…

Ногаре умерил свой пыл, выжидая, когда Франческо продолжит. Он не хотел торопить Леоне из опасения, что тот закроется, как устрица. Франческо де Леоне лихорадочно подыскивал подходящую ложь. Чтобы ложь выглядела убедительной, она должна быть простой, основанной на реальных фактах, но главное, она должна нравиться тому, кто хочет ее услышать.

– Епископ Памье, Бернар Сэссе*… которого король Филипп отправил в изгнание, после того как выяснилось, что тот замышлял против него заговор…

– Да? И что же?

– Сэссе не хватало проницательности… Он сангвиник, которым легко управлять.

Ногаре застыл от изумления:

– Ты хочешь сказать, что это Бонифаций дергал за веревочки, когда Сэссе взбунтовался против короля, а не наоборот, как мы думали?

– Именно. Я присутствовал на одной из встреч Папы с епископом. Сэссе был марионеткой. Достаточно было помахать красной тряпкой перед его глазами, как он тут же бросался вперед.

– Господи Иисусе, – прошептал Ногаре.

На несколько минут воцарилось молчание. Потом советник сказал:

– А… эти слухи, дошедшие до меня…

Франческо терпеливо ждал. Он знал, куда клонит Ногаре. Однако вопрос был деликатный, и его собеседник взвешивал каждое слово, настолько серьезным было обвинение:

– Эти слухи… как бы сказать… ужасные слухи, в соответствии с которыми Бонифаций будто бы прибегал – он сам или один из его приспешников – к колдовству, чтобы укрепить свою власть?

Действительно, такие клеветнические слухи ходили довольно широко, но Леоне никогда им не верил. Он встречал много мнимых ведьм, так называемых колдунов самых разных мастей, но ни один из них не сумел убедительно продемонстрировать свою власть. Разум и наука всегда побеждали их. Однако он хорошо знал, откуда исходили скандальные сплетни, бросавшие дополнительную тень на личность предыдущего Папы. Всего лишь одно мгновение он размышлял, не лучше ли пойти по пути, намеченному Ногаре. Советник был наделен живым теоретическим умом, однако тайны вселенной делали его доверчивым. Инстинкт, а также необходимость заставить Ногаре поверить в свою абсолютную честность, чтобы завоевать его расположение, разубедили Леоне.

– Честно говоря, я никогда не присутствовал на подобных сеансах, и у меня нет никаких причин разделять эти подозрения. Могу ли я открыть вам тайну?

– Разумеется, я сохраню ее.

– Моим предшественником на службе его святейшества был некий Гашлен Юмо. Он был… как же его описать в нескольких словах… Скажем так: о долге, честности и признательности он имел сугубо личные представления. Юмо был паразитом, тайным вором, пронырливым шпиком, любившим добывать маленькие секреты, чтобы затем продавать их тем, кто предложит большую сумму. Его поймали с поличным, когда он украл несколько манускриптов из личной библиотеки Папы. Немилость, причем вполне заслуженная, не заставила себя долго ждать. Гашлен Юмо исчез, но отомстил, как умел, распустив грязные слухи, порочащие Бонифация и его камерленго.

История была частично правдивой, но эти события произошли не четыре, а пять лет назад. Гашлен Юмо решил увеличить свое жалование камергера, воруя – порой по заказу – различные ценные предметы и, главное, редкие манускрипты, о существовании которых никто не знал, за исключением Папы и камерленго. Втайне была проведена инвентаризация библиотеки, чтобы уточнить, какие книги были украдены. Почти полтора десятка, пять из которых были уникальными. Некоторые утраты оказались невосполнимыми: пергамент, написанный рукой Архимеда*, который, по словам Юмо, содержал удивительные математические расчеты, намного опередившие свое время; внушающий ужас труд о некромантии, говоря о котором он неистово крестился; и трактат по астрономии под не вызывавшим особых ассоциаций названием «Теория Валломброзо». Вор клялся, что если содержание этого трактата станет известно, то вся вселенная содрогнется. Гашлен Юмо сумел сбежать задолго до ареста, совершенно справедливо опасаясь, как бы инквизиция не вырвала у него признания о местонахождении тайника, в котором он спрятал столь ценные и грозные книги. Затем он их продал в строжайшей тайне, получив внушительную сумму, которая позволяла ему с уверенностью смотреть в будущее.