Андреа Жапп - След зверя

Одним из клиентов Юмо был не кто иной, как рыцарь Франческо де Леоне, который заказал, а затем купил за золото два произведения. Именно из них Леоне узнал, откуда ему следует начинать поиски. Теперь манускрипты и их прекрасные, но доводящие до безумия открытия были спрятаны в надежном месте. Прежде чем исчезнуть навсегда, Юмо попытался выплюнуть свой яд, чтобы отравить репутацию Папы.

Ногаре долго размышлял над словами своего секретаря, а потом сказал:

– Благодарю тебя за твою искренность, Франческо. Она вполне уместна, и, будь уверен, я оценил ее.

Ногаре верил, что секретарь был с ним искренен, и поэтому почувствовал облегчение, осознав, что тоже может быть с ним искренним. Советник короля был так одинок, а занимаемая должность делала его очень уязвимым. Мысль, что он неожиданно нашел друга в этом еще молодом человеке, сидевшем напротив, согревала его сердце.

Франческо де Леоне вновь занялся инвентарным списком, навевавшим на него скуку. После полудня Ногаре должен присутствовать на заседании Совета короля. И тогда в его распоряжении окажутся несколько часов, чтобы найти знак, способный подсказать ему имена французских кардиналов, которых советник попытается соблазнить, если не купить.

Вот уже несколько дней Леоне не покидало тревожное чувство, что время поджимает. Подземные силы, несшие с собой зло, делали свое дело, ожесточенно работали. Он никогда не сомневался ни в их упрямстве, ни в их жестокости. Их близость становилась очевидной. Тень приближалась, чтобы поглотить рождавшийся Свет. Тень прибегнет к любому оружию, к любым, даже самым подлым уловкам, только чтобы не исчезли сумерки, питавшие ее.

Надо было как можно быстрее проникнуть в командорство тамплиеров Арвиля. Леоне не был столь безрассудным, чтобы считать, будто ключ от Света находится в стенах этого командорства, но он знал, что в его камнях или плитах прячется орудие, необходимое, чтобы выковать этот ключ.

Сидя в небольшом кабинете, выделенном ему в Доме инквизиции, Никола Флорен лучился от счастья. Он, кого так обеспокоил неожиданный отъезд из Каркассона, теперь корил себя за «девичьи», как он их называл, страхи. И за Бартоломео тоже, по которому поначалу немного, как ему казалось, скучал. Ведь он довольно скоро заметил, что молодой доминиканец и его покорность надоели ему до смерти. До чего же он был прозрачным, этот монашек! Никола хотел удостовериться, что сможет его соблазнить. И ему это удалось с такой легкостью, что одержанная победа стала утомлять его. Соблазн был оружием. Как и в случае с другим оружием, его надежность и силу следовало проверить на разных мишенях. Несмотря на рясу, Бартоломео без труда поддавался влиянию, был таким незащищенным. Недотепа и не слишком умная баба – вот слова, которые прекрасно характеризовали Бартоломео. Жертва, недостойная Никола. Правда, в Каркассоне Никола не приходилось выбирать добычу. Он был окружен старыми бородачами, склонными к нравоучениям, монахами, преисполненными достоинства и погрязшими в своих смехотворных догматических спорах. Что они делали бы, если бы Франческо Бернардоне, который после жизни, проведенной в бедности и посвященной страстной любви к Христу, получил имя Франциска Ассизского, не опустошил торговые склады своего отца, богатого суконщика, чтобы отдать деньги на ремонт Сан-Дамиано? Отец лишил его наследства, и Никола находил это наказание вполне заслуженным.

А этот бесконечный спор по поводу плаща святого Мартина Турского! Действительно ли святой отдал плащ нищему, в котором, как ему показалось, он узнал Спасителя? Разорвал ли он плащ пополам или отдал целиком? Да Никола все уши прожужжали! Разумеется, все эти заковыристые словесные уловки преследовали одну-единственную цель: оправдать приверженцев бедности Христа и апостолов, а следовательно, и необходимой бедности Церкви, дав ей преимущество над многочисленными и весьма язвительными противниками. Но до этого Никола не было никакого дела. Если бы он родился богатым, он постарался бы таковым и остаться. Тогда религия не заманила бы его к себе. Но он родился бедным. Впрочем, ряса и должность инквизитора позволят ему вскоре избавиться от этого временного жалкого состояния.

В его памяти всплыло мимолетное воспоминание. Его мать, не любимая единственным сыном. Она в совершенстве владела искусством принимать роды у благородных дам из окружения мадам Марии Испанской, но в остальном была такой глупой! Что с ней стало после его отъезда? Какая разница? Его отец, трусливый эрудит, влюбленный в красивые виньетки [78]на исторические темы и буквицы, [79]окруженные вязью. [80]Его пальцы, перепачканные чернилами ярких цветов и золотым порошком. Он смешивал каракатиц или чернильные орешки, яичный белок или гвоздичный [81]порошок, забывая, что граф, для которого он столь неистово трудился, что потерял зрение, предпочитал манускриптам войну и женщин. Оба мелкие прислужники! Благодаря своей смазливой физиономии, не говоря уже о таланте двурушничать, Никола снискал милость многих дам и нескольких господ. Наделенный незаурядным умом, он вскоре возвысится над всеми ними. Никто не сможет ему противостоять, и ему больше не придется гнуть спину, работая на других. Даже знатные сеньоры королевства дрожали при одном лишь упоминании об инквизиции. Единственным его хозяином был Папа, но Папа находился очень далеко. Власть ужаса. Теперь он был наделен этой властью и рассчитывал употреблять ее себе во благо.

Какое прекрасное вознаграждение – все эти пытки, смерти, которыми он мог распоряжаться по собственному усмотрению! Ведь было так легко обвинить любого в ереси или в одержимости бесами! Ведь было так легко вырвать признание в преступлении, в котором обвиняли этого человека! Не было никакой необходимости в услугах палача. Никола отстранил палачей, чтобы иметь возможность действовать самому. Несколько минут, проведенных с несчастным в комнате допросов. Ничего другого. Никола уже не раз в этом удостоверялся. Если обвиняемый владел каким-либо имуществом, можно было вступить в переговоры. В противном случае обвиняемый умирал, и его ужас, страдания приносили Никола удовлетворение. Так или иначе, но выигрывал всегда он. При этой мысли из груди Никола вырвался радостный вздох.

Роберт Болгарин – безукоризненный пример для подражания. Неистовые вопли, море крови, месиво из вырванных внутренностей, сломанных ног, выколотых глаз, изрубленной плоти. Пятьдесят трупов за несколько месяцев, пятьдесят жертв за время его короткого пребывания в Шало-сюр-Марн, Перонне, Дуэ, Лилле. Огромный костер на горе Сент-Эме: 183 совершенных катара или выдаваемых за таковых превратились в уголь за несколько часов.