Сергей Шведов - Поверженный Рим

Император влюбился с первого взгляда. Это поняли и опытная в подобных делах Целестина, и умный квестор Саллюстий, и желчный комит финансов Петр, и даже евнух Евтропий, лишенный в силу известных обстоятельств определенных радостей жизни. Теперь высшим чиновникам империи предстояло решить, что же делать с этой безумной юношеской влюбленностью. До сих пор Аркадий не выказывал интереса к женщинам, тем более в столь откровенной форме, и сиятельный Евтропий вообразил, что так будет всегда. А потому и прозевал атаку своего коварного противника в самом уязвимом месте. Впрочем, что взять с евнуха. А вот епископу Нектарию и комиту финансов Петру давно бы уже следовало подобрать для Аркадия жену из среды константинопольской знати. Но этим постникам, похоже, и в голову не пришло, что у мечтательного императора могут возникнуть и иные желания, кроме благочестивых. И вот дождались целой бури страстей. Вернувшись из гостеприимного дворца префекта Руфина, Аркадий во всеуслышание заявил о своей скорой женитьбе. От сиятельного Евтропия, запорхавшего вокруг его кресла пестрой бабочкой, император отмахнулся, как от назойливой мухи. На высокородного Петра, сунувшегося было к нему с добрым советом, он гаркнул так, что у комита финансов сердце зашлось от страха. Тихий, добрый, податливый Аркадий вдруг проявил такое неслыханное упрямство, что поверг в недоумение и испуг всю свою свиту.

– А что вы хотите? – удивился реакции чиновников магистр Лупициан. – Это страсть. А любовной страсти подвержены все – и простые смертные, и императоры.

Сиятельный Лупициан тут же был обласкан императором, обретшим наконец опытного советчика в столь деликатном деле, как взаимоотношение полов. Старый магистр пехоты, прозябавший в охвостье свиты, одним махом взлетел на самую вершину власти. Отныне божественный Аркадий слушал только его и расторопную матрону Целестину. Эти безумцы в два счета сосватали императору красавицу Володраду, к большому неудовольствию епископа Нектария, который наотрез отказался венчать благородную пару на том основании, что невеста является язычницей.

– Это единственное препятствие к браку? – строго спросил Нектария Аркадий.

– Единственное, – ответил епископ, твердо уверенный, что ни один из пастырей святой матери церкви не осмелится окрестить дочь воеводы Бастого без его дозволения.

Увы, Нектарий просто не знал, с кем имеет дело в лице благородной Целестины. Оказывается, матрона уже успела с помощью своего духовника отца Павсания окрестить дочь знатного франка, которая после свершенного над ней обряда приняла эллинское имя Евдоксия. В ответ на упреки епископа отец Павсаний лишь смиренно склонил голову, ибо не считал проступком то, что приобщил к истиной вере еще одну языческую душу. Нектарий спохватился. Увлекшись делами политическими, он забыл о служении Богу, и этот тяжкий грех ему еще предстояло отмолить. Согласие на брак божественного Аркадия с благочестивой девственницей Евдоксией он все-таки дал, более того, сам обвенчал их.

– Но это же безумие! – вскричал потрясенный Евтропий. – Патрикий Руфин только месяц назад объявился в Константинополе, а уже успел прибрать к рукам и город, и казну, и армию, и императора.

Саллюстий в данном случае был согласен с сиятельным евнухом, ну разве что за исключением мелкий деталей. Во-первых, казна империи была пуста. Во-вторых, армии у Аркадия не было. И в-третьих, во главе префектуры Константинополя стоял редкостный мот и бездельник, сиятельный Стефаний, умудрившийся довести мирных обывателей едва ли не до голодного бунта. Новый префект претория прижал хитромудрого комита Петра и заставил его вернуть в казну значительную часть денег, исчезнувших из нее самым непостижимым образом. При этом сиятельный Руфин продемонстрировал столь глубокие познания в финансовых делах, что вогнал в оторопь не только высокородного Петра, но и всех его вороватых подчиненных. Магистру пехоты Лупициану суровый префект претория приказал либо уйти в отставку, либо вплотную заняться формированием новых легионов. В помощь магистру был выделен воевода Бастый, которого божественный зять назначил магистром конницы.

– Это не безумие, – вскричал потрясенный Лупициан, – это полный бред. Патрикий Руфин разгромил наши легионы, а префект претория Руфин заставляет меня формировать их заново. И в помощь мне дали того самого человека, на руках которого еще не просохла кровь наших легионеров и клибонариев.

– Зато у нас появилась возможность тщательно подготовиться к смотру, не вызывая ни в ком подозрений, – не громко, но веско произнес Саллюстий, а потом добавил, понизив голос до шепота: – Рекс Гайана уже в Константинополе.

– И где он сейчас? – насторожился Евтропий.

– Прячется в спальне благородной Целестины, – усмехнулся Саллюстий.

– Ну что же, – задумчиво произнес Лупициан. – Тебе, квестор, придется уговорить комита помочь и нам, и себе в деле спасения империи и христианской веры. Епископ Нектарий уже выказывал недовольство тем, что божественный Аркадий разрешил франкам построить капище своим богам за чертой города. Нам только сатурналий в Константинополе не хватало.

– А деньги? – возмутился Саллюстий. – Неужели вы думаете, что комит Гайана будет рисковать даром. Меньше чем за двести тысяч денариев он пальцем не шевельнет.

– Двести тысяч! – ахнул в ужасе комит финансов Петр. – Да ты в своем уме, высокородный Саллюстий?!

– Спасибо за заботу, патрикии, – обиделся квестор, – но с моими мозгами пока все в порядке. А вот за комита Гайану я не поручусь. Да и что взять с безумного варвара.

Рекс Гайана, чудом уцелевший в битве при Медиолане, покинул Рим сразу же, как только сенаторы провозгласили его смертельного врага Стилихона префектом претория, а проще говоря, отдали в его руки всю западную часть империи. Охота за Гайаной началась, как только Стилихон узнал, что убийца его отца жив. Бежать к варварам комит не рискнул. По слухам, жрецы всех венедских и готских богов приговорили его к смерти. Но и в Константинополе, попавшем под власть сиятельного Руфина, Гайану ждала мучительная смерть. И все-таки рекс рискнул сюда вернуться в надежде разжиться деньгами. К сожалению, его новенький дворец и имущество были конфискованы в императорскую казну новым префектом претория. И беглому рексу ничего другого не оставалось, как ублажать по ночам распутную матрону Целестину да грезить о счастливом будущем.

На вошедшего Саллюстия Гайана взглянул без особого интереса. По его мнению, квестор был полным ничтожеством. Да и вообще, если верить Целестине, в окружении божественного Аркадия не нашлось ни одного мужчины, способного дать отпор префекту претория Руфину.