Бернард Корнуолл - Рота стрелка Шарпа

— Сержант Харпер!

— Сэр?

— Что у нас сегодня?

— Футбол, сэр. Гренадёрская рота против португальцев. Ожидаются тяжёлые потери.

Шарп понял, что ирландец хочет подбодрить новичков и натужно улыбнулся:

— Что ж, отдыхайте. Завтра будет трудный день.

Завтра. Завтра он будет без Терезы. Завтра он, возможно, будет лейтенантом.

Новички ждали продолжения речи.

— Добро пожаловать в Южно-Эссекский. Рад, что вы здесь. Это отличная рота, и я надеюсь, что таковой она будет и далее.

Слова звучали фальшиво даже для его уха, и Шарп кивнул Харперу:

— Продолжайте, сержант.

Ирландец глазами показал на Хейксвелла, всё так же уткнувшегося носом в ограду. Шарп поборол соблазн оставить мерзавца стоять так целый день и крикнул:

— Сержант Хейксвелл!

— Сэр!

— Отставить!

Надеясь побыть наедине с самим собой, Шарп побрёл к воротам, но наткнулся на Лероя. Американец иронично поднял брови:

— Вот как «герой Талаверских полей» встречает новобранцев? А где же «зов славы» и «победный рёв фанфар»?

— Хватит с них.

Лерой достал сигару и пошёл рядом:

— По-видимому, ваше дурное настроение объясняется отъездом вашей дамы?

— Да.

— Хотите, поделюсь с вами новостями?

Лерой остановился и выжидательно посмотрел на Шарпа.

— Что, Бонапарт сдох?

— Увы, нет… Зато сегодня прибывает наш новый полковник! Хм, вы не удивлены?

Шарп проводил взглядом священника, спешащего мимо на толстом муле:

— Какой реакции вы от меня ждали?

— Ну, обычно, люди расстреливают меня вопросами «кто-почему-что-как-откуда?» Я, для порядка, поломаюсь, но снисхожу до ответов. Это и называется «беседа».

Шарп невольно улыбнулся:

— Расскажите, пожалуйста…

Обычно сдержанный американец удовлетворённо зажмурился:

— Я уж и не чаял услышать от вас эти слова. Кто он? Его зовут Брайан Уиндхэм. Никогда не любил имя Брайан. Мне кажется, что мать, давая сынишке имя Брайан, надеется, что мальчик вырастет честным человеком, но почему-то Брайанов избыток среди политиков и адвокатов. Почему он? У меня нет ответа на этот вопрос. Что он? Он — могущественный член тайного сообщества охотников на лис! Вы не охотник, Шарп?

— Вы же знаете, что нет.

— Как и я. Оттого наше будущее столь беспросветно. И ваш последний вопрос: откуда я всё знаю?

Он сделал многозначительную паузу.

— Наш добрый полковник, честнейший Брайан Уиндхэм, подобно всем величайшим людям истории, имеет своего провозвестника, Иоанна Крестителя или Пола Ревира, как вам больше нравится.

— Пола… Кого?

— Вы ничего не слыхали про Пола Ревира [5] Пол Ревир — американский национальный герой, 18 апреля 1775 года криком: «Англичане идут!» предупредивший ополченцев в Лексингтоне о приближении противника. — Прим. пер. ?

— Нет!

— Счастливчик! Тогда и не заморачивайтесь. Есть такой сорт людей, которые метут языком, когда стоит помолчать… Это, в общем, к делу не относится. Наш полковник прислал объявить о своём явлении народу Иоанна Крестителя в звании майора.

Последние слова Лерой произнёс с плохо скрываемой горечью. Шарп понимал, почему. Американец был первым в списке претендентов на вакантное место майора.

— В миру этот ангел прозывается Колетт, Джек Колетт. Ещё одно честнейшее имя, ещё один охотник на лис.

— Мне жаль.

Лерой вздохнул:

— Есть ещё кое-что…

— Что?

Американец неопределённо указал сигарой на дом, где квартировали офицеры. Во дворе Шарп увидел груду чемоданов и сумок, выгружаемых слугой. Рядом гордо стоял молодчик, чуть старше двадцати лет. Он был одет в полную форму Южно-Эссекского полка, включая серебряную бляху с изображением захваченного Шарпом орла, кривую саблю на цепи и серебряный свисток в кармашке на черезплечном ремне. Его плечи венчали не просто эполеты, а настоящие крылья, собранные из цепочек и украшенные декоративными горнами. Перед Шарпом стоял капитан Лёгкой роты Южно-Эссекского полка. Стрелок грязно выругался. Лерой грустно похлопал его по спине:

— Добро пожаловать в наш клуб обманутых надежд!

Шарп разрывали ярость, боль и острая беспомощность перед армейской бюрократической машиной. Что за провальный день! Отъезд Терезы, Хейксвелл, а теперь ещё и это!

Появился майор Форрест:

— Э-э, Шарп?

— Сэр.

— Не принимайте близко к сердцу… — фраза прозвучала жалко, — Я имею в виду капитана Раймера.

Шарп встретился взглядом с новым капитаном. Тот помедлил, но вежливо поклонился. Шарп заставил себя ответить и спросил Форреста:

— Как это случилось?

— Он купил патент Леннокса… — Леннокс, предшественник Шарпа, умер два с половиной года назад, — Его завещание было оспорено в суде, имущество распродано, в том числе патент.

— Чёрт, я даже не слышал о продаже! — впрочем, у Шарпа не нашлось бы полутора тысяч фунтов стерлингов.

Лерой подкурил новую сигару от окурка старой:

— Сомневаюсь, Ричард, что о продаже патента слышал кто-то, кроме мистера Раймера.

Форрест сокрушённо кивнул. Обычная практика. Знакомец Раймера из числа законников получает от него кругленькую сумму, кладёт в казну минимум, положенный за чин, а разницу оставляет себе.

Майор развёл руками:

— Мне очень жаль, Шарп…

— Что теперь? — голос Шарпа был твёрд.

— Ничего, — Форрест пытался говорить жизнерадостно, — Майор Колет согласился со мной. Дабы не создавать неразберихи, вы командуете Лёгкой ротой до прибытия полковника Уиндхема.

— То есть, до завтра.

— Всё утрясётся, Шарп. Вот увидите, всё утрясётся.

Тереза вышла со двора. Шарп отвернулся и уставился на розовеющие под солнечными лучами крыши Элваша. Огромная туча надвигалась с востока. Стрелок обратил внимание, что тень облачного фронта делит равнину на две части: светлую и тёмную. Бадахос, лежавший в тени, в свете событий дня выглядел самым сердцем зла, воплощением всех неудач Шарпа. Стрелок погрозил ему кулаком. Он пронзит это сердце штыком. Он возьмёт Бадахос.

Сержант Хейксвелл, грузный и неуклюжий, не был очаровашкой. Однако всякий, кто счёл бы его толстое брюхо признаком слабости, очень ошибался. Обадия Хейксвелл был силён, как бык и безумен, как шляпник. Грацией его движения не отличались, только воинские артикулы он выполнял вдохновенно, но даже тогда в повадках сержанта угадывался неясный намёк на то, что в любой момент Хейксвелл может превратиться в животное без тени разума. Служба в тропиках оставила ему памятку в виде нездоровой желтоватости кожи. Редкие светлые волосики с проседью ниспадали на тощую шею с мерзким красным рубцом.

С младых ногтей Обадия Хейксвелл решил, что, раз он не вызывает у окружающих симпатии, он будет вызывать у них страх. Сам он ничего не боялся. Когда другие страдали от стужи, голода, сырости, хворей, Хейксвелл только хихикал. Болезни вылечивались, раны заживали, а сержант Хейксвелл жил и здравствовал. С того самого мига, когда верёвка виселицы оборвалась, он знал, что его хранит колдовство матери и борозду на шее носил с гордостью, как знак собственной избранности то ли Богом, то ли чёртом. Офицеры побаивались Хейксвелла и не совали свой нос в его делишки, довольствуясь видимостью порядка, исправно поддерживаемой сержантом.