Уилбур Смит - Власть меча

Мозес наблюдал за схваткой брата и белого человека с почти отчужденным интересом: он сознательно сдерживал Хендрика и направлял его поведение, пока драма не достигла взрывной кульминации. Его привязанность к брату все еще не слишком окрепла. Их отец, человек процветающий, но скупой, то и дело отправлял кого-то из пятнадцати своих жен на родильное ложе. У Мозеса было больше тридцати братьев и сестер. И сверх не очень определенного племенного и семейного долга его ничто с ними не связывало. Хендрик был на много лет старше его и покинул крааль, когда Мозес был еще совсем мал. До него доходили слухи о приключениях брата, и эти рассказы о диких, отчаянных поступках создавали брату определенную славу. Но рассказы – это только рассказы, и пока они не подкреплены доказательствами, репутация должна основываться на делах, а не на словах.

Пробил час испытания. Мозес обдумает итог, и от этого будут зависеть их дальнейшие отношения. Ему нужен надежный и твердый помощник, человек из стали. Ленин выбрал Иосифа Сталина. Он тоже выберет человека из стали, человека, подобного топору, и этим топором станет вырубать и вытесывать свои планы из жесткой древесины будущего. Если Хендрик провалит испытание, Мозес отвергнет его, испытывая не больше сожалений, чем если бы выбросил топор, сломавшийся после первого же удара о ствол.

Хендрик открыл глаза и посмотрел на брата расширенными зрачками: он застонал и коснулся открытой раны на черепе. Поморщился от боли, и его зрачки сузились, взгляд сфокусировался; Хендрик попытался сесть, и в глубине его глаз вспыхнул гнев.

– Где алмазы?

Голос его звучал негромко, с присвистом, словно шипела ядовитая маленькая гадюка.

– Их нет, – тихо ответил Мозес.

– Надо вернуться, найти их.

Но Мозес покачал головой.

– Они разлетелись, как семена травы; невозможно определить, где они упали. Нет, брат мой, мы пленники в этом вагоне. Мы не можем вернуться. Алмазы пропали навсегда.

Хендрик сидел спокойно, языком ощупывая сломанные зубы, проводя по неровным обломкам резцов и обдумывая холодную логику слов брата. Мозес терпеливо ждал. На этот раз он не собирался отдавать приказы, задавать направление, даже намекать. Хендрик должен был сам сделать вывод.

– Ты прав, брат мой, – сказал наконец Хендрик. – Алмазы не вернешь. Но я убью человека, который это сделал.

Мозес не проявил никаких чувств. Не подбодрил. Просто ждал.

– Я сделаю это хитро. Придумаю, как его убить, чтобы ни один человек не узнал об этом, кроме него и нас.

Мозес ждал. До сих пор Хендрик шел по тропе, проложенной для него. Однако он должен кое-что сделать. Мозес ждал этого, и его ожидания оправдались.

– Ты согласен, чтобы я убил белого пса, брат мой? – попросил Хендрик разрешения у Мозеса Гамы. Он признал себя его подданным, отдал себя в распоряжение брата. Мозес улыбнулся и коснулся его руки, словно ставил на нее свое клеймо – знак одобрения.

– Сделай это, брат! – приказал он.

Если Хендрик потерпит неудачу, белые повесят его; если сделает, докажет, что он топор, человек из стали.

Целый час Хендрик мрачно раздумывал, сидя на своем месте. Изредка, когда боль грозила разорвать череп, он тер виски. Потом встал и медленно прошел вдоль вагона, осматривая все закрытые решетками окна, качая головой и невнятно причитая от боли. Потом вернулся на место, посидел немного, снова встал и прошел к туалету.

В маленьком туалете он закрылся. В полу была дыра; сквозь нее Хендрик увидел бегущую под вагоном насыпь. Многие из тех, кто пользовался туалетом, промахивались мимо отверстия, и пол был залит темно-желтой мочой и забросан испражнениями.

Хендрик обратил внимание на единственное незастекленное окно. Оно было закрыто стальной сеткой, края которой по углам и в центре каждой стороны крепились на винтах.

Хендрик вернулся в вагон на свое место и прошептал Мозесу:

– Белый бабуин отобрал мой нож. Мне нужен другой.

Мозес не задавал вопросов. Это было частью испытания. Хендрик должен все сделать сам и, если потерпит поражение, принять последствия, не ожидая, что Мозес разделит их с ним или поможет ему выпутаться. Мозес негромко заговорил с соседями, и через несколько минут по скамье передали и положили в руки Хендрику складной нож.

Хендрик вернулся в туалет и стал выворачивать винты, стараясь не задевать древесину и не оставлять никаких следов. Он вывернул все восемь винтов, снял раму и отложил в сторону.

Он дождался, пока поезд повернул направо, определяя это по центробежной силе, с какой тело отзывалось на повороты, и тогда выглянул в открытое окно. Поезд отворачивал в сторону, первые вагоны с рекрутами и товарные вагоны скрылись за поворотом. Хендрик высунулся из окна и посмотрел вверх.

Вдоль края крыши проходила водозащитная окантовка. Хендрик вытянул руки, ухватился за край и нашел опору. Подтянулся и всей тяжестью повис на руках: в окне туалета оставались только его ноги, остальное тело оказалось снаружи. Хендрик приподнялся еще выше, так что глаза оказались вровень с краем, запомнил наклон и расположение крыши, потом снова опустился и вернулся в туалет. Снова приложил раму с сеткой к окну, но лишь чуть завернул винты и вернулся на свое место в вагоне.

Рано утром белый надсмотрщик и два его помощника с тележкой прошли по вагону. Дойдя до Хендрика, надсмотрщик беззлобно улыбнулся.

– Теперь ты прекрасен, каффир. Черным девушкам понравится целовать этот рот. – Он повернулся и обратился к молчаливым людям на скамьях: – Если кто-то из вас хочет стать красивым, дайте мне знать. Я помогу. Бесплатно.

Перед наступлением темноты помощники вернулись, чтобы забрать миски.

– Завтра вечером мы будем в голди, – сказал один из них Хендрику. – Там белый врач займется твоими ранами. – На его бесстрастном черном лице было заметно легкое сочувствие. – Неразумно было сердить Шайелу, надсмотрщика. Ты получил хороший урок, друг. Вы все хорошо запомните этот урок.

Он вышел из вагона и закрыл дверь.

На закате Хендрик выглянул в окно. За четыре дня пути местность совершенно изменилась, теперь они находились на плато высокого вельда. Трава была светло-коричневая, обожженная злым зимним морозом, красная почва изрезана донгами – эрозионными ущельями и разделена колючей проволокой на геометрически правильные участки. Одинокие фермы казались заброшенными в открытом вельде, над ними, как часовые, стояли стальные ветряные мельницы, тощий скот был длиннорогим и пестрым: рыжим, черным, белым.

У Хендрика, который всю жизнь провел в бескрайних ненаселенных просторах, эти изгороди вызывали удушье. В таком месте невозможно было не видеть других людей и результаты их деятельности, а деревни, мимо которых они проезжали, были расползшимися, как Виндхук, самый большой город, какой он только мог представить.