Уилбур Смит - Власть меча

Вскоре перрон и вагоны наводнили железнодорожные полицейские в синих мундирах, всех рекрутов вывели на платформу. Сонные и дрожащие, они выстроились под фонарями. Провели перекличку. Все оказались на месте.

Хендрик подтолкнул брата и подбородком показал на колеса и тележку под их вагоном. Оси и ступицы колес были залиты кровью, к ним прилипли частицы красной плоти.

Весь день вагоны простояли на боковом пути, и полицейские допрашивали всех рекрутов в кабинете начальника станции. К середине дня стало ясно, что придется посчитать смерть надсмотрщика несчастным случаем, и они утратили интерес к расследованию. Свидетельства запертых дверей и закрытых окон были убедительны, показания надсмотрщиков и всех рабочих одинаковы и непротиворечивы.

В конце дня их снова погрузили в вагоны, и всю ночь они ехали к знаменитому Хребту Белых Вод.

Хендрика разбудили возбужденные голоса окружающих, и когда он протолкался к окну, то первым делом увидел высокую гору, такую большую, что она закрывала небо на севере; сверкавшую в лучах раннего солнца гору, странную и необыкновенную, с абсолютно плоской вершиной и симметричными склонами.

– Что это за гора? – удивился Хендрик.

– Гора, извлеченная из брюха земли, – ответил Мозес. – Это шахтный отвал, брат, – гора, построенная людьми из той руды, что они добывают внизу.

Куда бы ни посмотрел Хендрик, он всюду видел такие же отвалы с плоскими вершинами; они были рассыпаны вдоль горизонта по всей равнине с пологими холмами, и почти у каждой горы возвышался стальной жираф, длинношеий, похожий на скелет, с колесом вместо головы; эти колеса бесконечно вращались на фоне светлого неба высокого вельда.

– Копры, – сказал Мозес. – Под каждым таким копром пробита дыра во внутренности земли, прямо в каменные кишки, в голди , где добывается золото; ради него белые потеют, лгут, мошенничают – и часто убивают.

Поезд шел, и перед ними являлось одно чудо за другим: высоченные здания, в существование которых невозможно было поверить; подобные стальным рекам дороги, заполненные рычащими машинами; высокие трубы, из которых в небо валил черный дым, и толпы людей, более многочисленные, чем стада мигрирующих по весне прыгунов в Калахари, черных людей в серебряных шлемах и в резиновых сапогах по колено; целые отряды таких людей маршировали к копрам или, когда смена заканчивалась, устало выбирались из шахт, с ног до головы залепленные желтой грязью. На улицах и платформах были и белые: белые женщины в разноцветных платьях, с отчужденными, презрительными лицами; и мужчины и женщины в окнах кирпичных зданий, стоявших рядами у самых железнодорожных путей. Всего было слишком много, все было слишком большое и разное, чтобы воспринять сразу, и поэтому вновь прибывшие глядели, возбужденно восклицали и теснились у окон вагонов.

– А где женщины? – вдруг спросил Хендрик, и Мозес улыбнулся.

– Какие женщины, брат?

– Черные женщины, женщины нашего племени?

– Здесь нет женщин, таких женщин, каких ты знаешь. Здесь только исифеби, и они делают это за золото. Здесь все за золото.

Вагоны снова свели с главного пути и поставили на огороженной территории, где бесконечными рядами тянулись длинные белые бараки, а над воротами была надпись:

ВИТВАТЕРСРАНДСКАЯ АССОЦИАЦИЯ ТУЗЕМНЫХ РАБОЧИХ ГЛАВНЫЙ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТР РАНДА

Несколько улыбающихся черных надсмотрщиков вывели вновь прибывших из вагонов и приказали раздеться догола.

Цепочка обнаженных чернокожих двигалась вперед под присмотром боссов, которые обращались с новобранцами шутливо и по-дружески.

– Кое-кто из вас привез с собой скот, – усмехались они. – Коз в голове и коров в лобковых волосах.

Они опускали кисти в ведра с какой-то синей мазью и мазали каждому новобранцу голову и пах.

– Разотрите, – приказывали они. – Нам не нужны ваши вши и прочая живность.

И новобранцы, заражаясь духом происходящего, смеялись и мазали друг друга липкой мазью.

В конце помещения каждому выдали по небольшому квадратному куску пятнистого карболового мыла.

– Ваши матерям может казаться, что вы пахнете, как цветущая мимоза, но даже козы шарахаются, когда вы проходите с наветренной стороны.

Старший рассмеялся и затолкал их под горячий душ.

Когда они, отдраенные и по-прежнему голые, выходили из душевой, их уже ждали врачи, и на этот раз медицинский осмотр был более тщательным. Им прослушивали легкие и заглядывали во все отверстия.

– Что случилось с твоим ртом и головой? – спросил врач у Хендрика. – Нет, не говори. Не хочу знать. – Он и раньше видел такие раны. – В поездах распоряжаются злобные скоты. Мы направим тебя к дантисту, он извлечет обломки зубов; голову зашивать поздно, у тебя останется несколько приметных шрамов. А в остальном ты красавец! – Он хлопнул Хендрика по жесткой, лоснящейся, мускулистой спине. – Пойдешь на подземные работы. Получишь прибавку за работу под землей.

Всем выдали серые комбинезоны и сапоги с подковами, а потом позволили наесться до отвала.

– Я ожидал другого. – Хендрик ложку за ложкой отправлял в рот похлебку. – Хорошая еда, улыбчивые белые, никаких побоев – совсем не так, как в поезде.

– Брат, только дурак морит голодом и бьет своих быков, а эти белые не дураки.

Другой овамбо взял тарелку Мозеса, пошел на кухню и принес ее снова полную. Приказов Мозеса для таких незначительных повседневных дел не требовалось. Окружающие удовлетворяли все его потребности, словно по праву рождения. История о смерти белого надзирателя Шайелы, забойщика, за множество повторений уже была приукрашена и превратилась в легенду, укрепив положение Мозеса Гамы и его помощника; люди умолкали и уважительно наклоняли головы, когда Мозес или Хендрик обращались непосредственно к ним.

На следующее утро их подняли на рассвете с коек в бараке и после обильного завтрака из кукурузной лепешки и мааса – густого, комковатого кислого молока – отвели в длинное учебное помещение с железной крышей.

– Сюда, в голди, со всех концов земли приходят люди сорока племен, они говорят на сорока разных языках: от зулусского до тсвана, от гереро до басуто, и только один из тысячи понимает хоть слово по-английски или на африкаансе, – негромко объяснял Мозес брату, в то время как остальные уважительно освободили им лучшее место в классе. – Здесь нас будут учить специальному языку голди – языку, на котором все люди, черные и белые, из любого племени, смогут разговаривать друг с другом.

Их учителем общепонятного языка золотых копей – фанакало – стал пожилой почтенный зулус, чью лысину прикрывала белая шерстяная шапочка. Название языка было взято непосредственно из этой «лингва-франко» и означало буквально «так, как это; так, как то». В последующие недели новобранцы будут часто слышать: «Делай так, как этот, работай так, как тот! Себенза фанакало !»