Уилбур Смит - Власть меча

В первом ряду ревел, как раненый буйвол, дядя Тромп, рядом с ним кричала Сара, слезы радости и возбуждения увлажнили ее ресницы и омочили щеки.

На следующее утро спортивный обозреватель газеты африкандеров «Die Burger» – «Гражданин» – наградил Манфреда прозвищем «Лев Калахари» и рассказал, что он не только внучатый племянник генерала Якобуса Геркулеса Деларея, героя Volk’а, но и родственник преподобного Тромпа Бирмана, чемпиона по боксу, писателя и нового священника Стелленбоса.

Когда Манфред вышел с лекции по социологии, во дворе университета его ждали Рольф Стандер и вся команда боксеров. Они окружили Манфреда.

– Ты от нас таился, Мэнни! – яростно напустился на него Рольф. – Ты не сказал нам, что твой дядя тот самый Тромп Бирман. Боже милостивый, парень, да ведь он пять лет был чемпионом страны! Он уложил Слейтера и Черного Джефту.

– Разве я вам не рассказывал? – задумчиво спросил Мэнни. – Должно быть, выскользнуло из памяти.

– Мэнни, ты должен нас представить, – взмолился вице-капитан. – Мы все хотим с ним познакомиться, пожалуйста, старина!

– Как ты думаешь, он взялся бы тренировать нашу команду, Мэнни? Попросишь его? Дьявольщина, если бы нашим тренером был Тромп Бирман…

Рольф замолчал, потрясенный грандиозностью этой идеи.

– Вот что я вам скажу, – предложил Мэнни. – Если вся команда сможет собраться в церкви утром в воскресенье, я уверен, тетя Труди пригласит нас на воскресный обед. И скажу вам, джентльмены, вы не будете знать, что такое райское блаженство, пока не попробовали куксистеры моей тети Труди.

И вот отдраенная и выбритая, напомаженная, застегнутая на все пуговицы, в лучших воскресных костюмах, университетская команда боксеров заняла целый ряд в церкви и так пела псалмы и восклицала, что тряслись потолочные балки.

Тети Труди приняла эту оказию как вызов своим кулинарным способностям и вместе с девочками всю неделю готовилась к обеду. Гости, молодые люди в расцвете сил, неделями питающиеся университетской едой, с прожорливым недоверием смотрели на приготовленное пиршество, стараясь разделить внимание между дядей Тромпом, который во главе стола перечислял свои самые памятные матчи, его хихикающими, краснеющими дочерьми и столом, ломившимся под тяжестью жареного мяса, разнообразных блюд и пудингов.

В конце обеда Рольф Стандер, раздувшийся, как питон, проглотивший газель, поднялся, чтобы от имени команды произнести благодарственную речь, и на середине ее обратился к дяде Тромпу со страстным призывом принять обязанности почетного тренера.

Дядя Тромп с жизнерадостным смешком отказался от предложения, как будто дело было совершенно немыслимое, но вся команда, включая Мэнни, обрушила на него шквал просьб; он находил предлоги для отказа, но с каждым разом все менее решительного; все они, в свою очередь, шумно отвергались, и наконец с тяжелым вздохом терпеливой покорности он капитулировал. И, принимая радостную благодарность и сердечные рукопожатия, наконец заулыбался с нескрываемой радостью.

– Скажу вам, парни, вы плохо соображаете, с кем связались. Есть много слов, которых я вообще не понимаю. Например «я устал» или «с меня довольно», – предупредил он.

После вечерней службы Мэнни и Рольф шли под темными шелестящими дубами назад в «Rust en Vrede»; Рольф был необычно молчалив; молчал он, пока они не дошли до главных ворот. Потом задумчиво спросил:

– Скажи, Мэнни, твоя двоюродная сестра… сколько ей лет?

– Которая? – без всякого интереса спросил Манфред. – Толстая – Гертруда, а та, что с веснушками – Рената…

– Нет! Нет, Мэнни, не дурачься! – оборвал его Рольф. – Хорошенькая, с голубыми глазами, с шелковыми золотыми волосами. Та, на которой я женюсь.

Манфред остановился, повернулся к нему лицом, вобрав голову в плечи, и его рот яростно искривился:

– Никогда так не говори! – Голос его дрожал; он схватил Рольфа за воротник куртки. – Никогда не говори о ней грязно. Предупреждаю, будешь так говорить о Саре, я тебя убью.

Лицо Манфреда было всего в нескольких дюймах от лица Рольфа, и в его глазах горел желтый убийственный блеск.

– Эй, Мэнни, – хрипло прошептал Рольф. – Что с тобой? Я не сказал ничего грязного. Ты с ума сошел? Я никогда не оскорбил бы Сару.

Желтый гнев медленно погас в глазах Манфреда, и он выпустил воротник куртки Рольфа. Потряс головой, словно разгоняя туман, и озадаченно сказал:

– Она еще ребенок. Не надо так говорить о ней. Она просто маленькая девочка.

– Ребенок? – неуверенно усмехнулся Рольф и поправил куртку. – Ты слеп, Мэнни? Она не ребенок. Она красивейшая…

Но Манфред гневно отвернулся и прошел в ворота общежития.

– Вот как, мой друг, – прошептал Рольф, – вот оно как!

Он вздохнул и глубоко засунул руки в карманы. Потом вспомнил, как Сара смотрела на Манфреда во время обеда; он видел, как она украдкой на мгновение восхищенно положила руку Манфреду на шею, когда передавала тарелку, и снова вздохнул, охваченный грустью. «Здесь тысячи красивых девушек, – сказал он себе, стараясь развеять мрачное настроение. – Все они мечтают о Рольфе Стандере…»

Он пожал плечами, криво улыбнулся и вслед за Манфредом вошел в общежитие.

Следующие двенадцать матчей Манфред выиграл – все нокаутом и все не больше чем за три раунда; теперь все спортивные журналисты, описывая его подвиги, использовали прозвище «Лев Калахари».

– Хорошо, йонг, побеждай, пока можешь, – наставлял дядя Тромп. – Но помни, ты не всегда будешь молод, и в конечном счете не мышцы и кулаки позволяют боксеру оставаться на вершине. То, что в голове, йонг, – никогда не забывай об этом!

И Манфред погрузился в академические занятия с неменьшим энтузиазмом, чем в тренировки.

К этому времени он говорил по-немецки почти так же свободно, как на африкаансе, во всяком случае гораздо лучше, чем по-английски; на английском языке он говорил неохотно и с сильным акцентом. Римско-голландское право удовлетворяло его своей логичностью и глубокой философией, и кодекс Юстиниана он читал, как увлекательный роман; в то же время его заинтересовали политика и социология. Они с Рольфом бесконечно разговаривали и спорили, скрепляя при этом свою дружбу.

Боксерские успехи сделали его знаменитостью в Стелленбосском университете. Поэтому часть профессоров относилась к нему с особым вниманием и снисходительностью, другие вначале были настроены сознательно враждебно и вели себя с Манфредом так, словно он тупица, пока он не доказывал противоположное.

– Быть может, наш знаменитый боксер позволит нам прибегнуть к мощи его интеллекта и прольет свет на концепцию национал-большевизма?

Это сказал профессор политэкономии, высокий аскетический интеллектуал с проницательным взглядом мистика. Хотя родился он в Голландии, родители совсем маленьким привезли его в Южную Африку, и теперь доктор Хендрик Френч Верворд был одним из ведущих африкандерских интеллектуалов и защитником национальных прав своего народа. Его курс политической науки для первокурсников занимал всего один семестр, и все усилия он посвящал отдельным особо выделяемым им студентам. Сейчас он высокомерно улыбался, глядя, как Манфред медленно встает, собираясь с мыслями.