Сергей Самаров - Прыжок через пропасть

Но взгляд Дражко был тверд, как никогда, усы злобно и напряженно топорщились, будто крылья сильной птицы, голос окреп. Страшно было не подчиниться, и Сфирка подчинился. Но, верный своей природной хитрости, потихоньку послал стражника разбудить княгиню-мать. Пожалуй, это единственная управа на воеводу.

Когда мать, прошаркав по коридору, пришла, Дражко уже сумел одеться и ждал, когда кто-нибудь принесет ему кольчугу и оружие. Сфирка зашел следом за старой княгиней, в надежде помочь ей уговорить воеводу отказаться от безумных намерений. Вдвоем-то всегда проще…

— Уже… — неожиданно спокойно и как-то буднично, хотя и не сумев подавить естественный вздох, сказала мать. — А я-то думала, что дадут они тебе еще пару дней отлежаться. Вот же до чего торопятся, рогатые…

Сфирка глазам своим не поверил. Княгиня, вместо того, чтобы начать ругаться и заставлять сына лечь, как должно бы, стала поправлять на нем, одергивать кое-где неаккуратно застегнутую одежду.

— Верно Горислав сказал — в одночасье встанешь… Сделай-ка вот отсюда еще глоток, — протянула она сыну маленькую бутыль.

Дражко глоток сделал, не поморщившись, хотя полынь, как ей и полагается быть, была горька, а конопля отдавала неприятной липкой сладостью.

— А ты чего ждешь? — сердито прикрикнула вдруг старая княгиня на застывшего Сфирку. — Неси быстро воеводе кольчугу полегче, да меч потяжельше. Нет времени на по-глядки!

Растерянный Сфирка не знал, что сказать, молча побежал выполнять приказание княгини, с испугу затопав ногами ничуть не легче стражников, чем удивил, конечно, и самого воеводу, и стражу, теперь стоящую на каждом повороте и у каждой лестницы.

Дражко меж тем начал ходить по комнате. И с каждым шагом движения его становились ровнее, энергичнее, шаг приобретал упругость — будто заново учился ноги переставлять, и учился быстро. Сказывал действие целебный настой, принесенный волхвом. Попробовал воевода развести в стороны и руки, но поморщился, задергал усами, словно в гневе на самого себя, а вовсе не от боли. Это еще давалось тяжело.

Дверь открылась без стука, с легким скрипом. Однако даже не этот звук, а что-то другое привлекло внимание. Невидимое, но ощутимое, сильное. Дражко обернулся. В дверном проеме стоял сам Горислав, легкий на помине. Стоял и смотрел на князя-воеводу как всегда невозмутимым, неподвижным своим взглядом. Долго смотрел, потом шагнул за порог, словно по воде проплыл. Горислав обычно и ходил так — ровно и быстро.

— Пришел час… — изрек устало, словно это он израненный, а не Дражко, и остановился против князя, по-прежнему всматриваясь ему в глаза.

— Как ты и говорил… — сказала княгиня-мать.

— И пора уже… — голос волхва неожиданно стал грозным.

— Пришел час, — согласился Дражко, слегка робея перед волхвом, чего никогда не испытывал перед врагом. Но сила Горислава была вовсе не такая, какой бывает у воина, и потому, наверное, казалась особенно значимой, которой невозможно сопротивляться.

— Садись, — показал Горислав на скамью под окном. — Прямо сиди и спину держи, будто оглоблю проглотил…

Дражко молча подчинился, а волхв водил ладонью над раной, вторую ладонь оставив неподвижной за спиной, и громко шептал:

— Именем Ляда [32] Ляд — бог храбрости, мужества и бессмертия, которое дается избранным. В славянской мифологии к бессмертию приравнивалась добрая память людей. … Чтобы Дражко не ломало, не томило, не жгло, не знобило, не трясло, не вязало, не слепило, с ног не валило и в мать сыру землю не сводило. Слово мое крепко — крепче железа. Ржа ест железо, а мое слово и ржа не ест. Заперто мое слово на семьдесят семь замков, замки запечатаны, ключи в океан-море брошены, кит-рыбой проглочены. Именем Ляда!… Омун!… Омун!… Омун!…

Он не прикасался к князю рукой, а рану дергало, словно на нее копьем острым давили, и Дражко с трудом сдерживал стон. Княгиня-мать с беспокойством, но молча наблюдала за лечением. Вернувшийся с доспехом Сфирка замер в дверях, боясь помешать. А Дражко терпел, терпел, пока вдруг не почувствовал, что боли уже почти нет.

Горислав, должно быть, тоже понял это.

— Именем Ляда, будет так! — и убрал руку. Дражко задышал глубже, расправил плечи.

— Пил? — спросил волхв, взяв в руки маленькую бутыль.

— Два раза уже.

— Еще пей. Три глотка. Больше сегодня не надо. Только потом, ночью…

Дражко опять выпил, и через мгновение почувствовал, как слегка закружилась голова.

— Смотри мне в глаза.

Князь поднял голову. Волхв двумя ладонями обхватил его лицо, крепко обхватил, до ломоты и треска в висках, и не отрывал от него взгляд. Долго и упорно, тяжело, совершенно не мигая, смотрел. И чувствовал Дражко, как перетекает в него мысль волхва, как наливается силой тело, как совершенно забывается ранение и ощущение беспомощности. Он становился прежним князем-воином, грозным для врагов и любимым дружиной. Да, какое там! Он никогда раньше не чувствовал в себе таких сил, никогда раньше не был способен на такие подвиги. Сила! Сила! Откуда-то взялась в теле неведомая сила!

— Запомни меня, Дражко, — сказал Горислав не своим голосом, и словно бы эхо вокруг головы князя загуляло, дрожью заколебало неустойчивый воздух. — Запомни хорошенько, что скажу я тебе… Слушаешь ли?

— Слушаю, Горислав, — ответил тихо Дражко, подавленный этим голосом и будучи не совсем уверенным, что это именно Горислав говорит, а не кто-то иной вещает через волхва свою волю.

Весь мир вместе со светлицей, с матерью и Сфиркой, вместе со всем Дворцом куда-то отодвинулся, расплылся, и воевода почувствовал себя цыпленком в скорлупе яйца, в котором гуляет эхо мощного, вибрирующего, низкого голоса.

— Все твои предки, начиная с Гатала Великого [33] По преданиям бодричей, они происходят от роксолан (древние греки и римляне звали роксолан сарматами). Согласно древнегреческим и древнеримским летописным источникам, в 179 году до н.э. царь роксолан Гатал Великий объединил вокруг себя все родственные племена и полностью разбил в большом сражении скифов, окончательно изгнав их со славянских земель. Князья бодричей, как, впрочем, и князья лютичей, и князья лужицких сербов, считали себя потомками Гатала Великого. Сами же роксолане (сарматы) считали себя потомками летающего со стрелами в руках гиперборейца Абариса (о летающем Абарисе и его стрелах сообщает античный историк Диодор Сицилийский, живший в I веке до н.э., ссылаясь на труды древнегреческого историка Гекатия, жившего в VI веке до н.э.). Аба-рис дал части роксолан свое имя — ободриты. Кстати, Абарис считается учителем Пифагора, которому он подарил одну из своих стрел, чтобы тот мог путешествовать и не заблудиться. Об этих стрелах давно спорят ученые. Самой правдоподобной версией выглядит та, которая рассматривает стрелы Абариса, как компас. По некоторым сведениям, компас существовал в храме Арконы, столицы острова Буян, следовательно, им могли пользоваться викинги бодричей. По другой версии, высказанной русским историком XVIII века Егором Классеном, в 320 году до н.э. славянская часть войска Александра Македонского после распада империи переселилась к берегам Балтики, и назвала себя бодричами. , были воинами. И ты воин. Ты пойдешь в бой, ты поведешь за собой дружину, но знай, что не только твое тело помогает тебе одолеть врага, но и тело отца твоего и деда, и их отцов и дедов, и всех других, кто одной с тобой крови. Я дарую тебе связь с ними. Трудно будет, зови их — они придут и помогут. Каждое утро, проснувшись, зови… До тех пор пока совсем не поправишься. Понял ты меня, Дражко?