Валерий Евтушенко - Легенда о гетмане. Том II

Приход Вишневецкого взбудоражил весь польский лагерь. Шляхтичи и чернь в один голос требовали просить князя присоединиться к их войску и возглавить его. После долгих уговоров Лянцкоронского, князь Иеремия все же согласился соединиться с основными силами региментарей. С его приходом тревога и волнения в лагере, словно по мановению волшебной палочки, улеглись, а воинов охватили отвага и энтузиазм. Успокоилась и чернь, не помышляя больше о бунте, такое магическое воздействие произвело на всех одно лишь имя грозного князя. А спустя несколько дней, 18 июня в субботу на исходе дня к Збаражу подступили татарское войско во главе с самим ханом и казацкое — под началом гетмана, показавшиеся полякам темной грозовой тучей и бесчисленными полчищами саранчи.

Поляки выстроились перед своим лагерем, готовясь к отражению атаки. Центр возглавил Александр Конецпольский с тяжелой конницей. Левым флангом командовали Фирлей с Лянцкоронским, здесь же во втором эшелоне стояли хоругви Собесского и Синявского. На правом крыле поляков находились Вишневецкий с Остророгом. Почти сразу, развернувшись плотной лавой, татарская конница ударила в центр польского построения. Небо потемнело от сотен тысяч выпущенных стрел, в лучах закатного светила блеснули десятки тысяч кривых татарских сабель. Гусарские копья приняли горизонтальное положение, разящими серебряными молниями сверкнули тяжелые палаши. Черная волна татарской конницы налетела на стену ощетинившихся копьями «крылатых» гусар и разбилась об нее, обагрив изумрудную зелень луга потоками крови. Не сумев поколебать польский центр, татары, понеся первые потери, откатились назад, но попыток вновь прейти в атаку больше не предпринимали. До самой темноты лишь отдельные всадники соревновались в искусстве сабельного боя, вызывая друг друга на герцы, а затем противники разошлись на отдых. Однако, польские командиры поняли, что допустили ошибку, чрезмерно растянув лагерь и всю ночь насыпали новые валы, и оборудовали шанцы, сужая его. Хмельницкий, в свою очередь, придвинул свой табор из скованных цепями возов ближе к польскому, намереваясь с утра начать новую атаку. Встретившись поздним вечером с Ислам Гиреем, он обсудил с ним предстоящие совместные действия и клятвенно пообещал, что следующей ночью они будут ночевать в польском лагере.

Князь Иеремия встретил рассвет на валах, пытаясь хотя бы примерно определить численность вражеского войска. Подсчитывая ночью костры, пылавшие в казацком таборе и татарском коше, он пришел к выводу, что сведения о количестве казаков и татар явно преувеличены. По его прикидке силы Хмельницкого включали примерно сто тысяч человек, а хана — около шестидесяти тысяч. Впрочем, даже при всем этом их соотношение составляло примерно один к 15, так как численность польского войска не превышала 10 тысяч человек, не считая челяди, которой было раза в три больше.

Не давая полякам ни на минуту сомкнуть глаз, с первыми солнечными лучами артиллерия Хмельницкого открыла огонь по польскому стану. Теперь, после его сужения, в центре нового построении оказались хоругви Фирлея и скрытые за ними орудия. Именно сюда гетман и хан направили основной удар своих войск. Завязалась жестокая битва, но жолнеры выдержали первый натиск, а канониры, посылая смертоносные ядра и картечь почти в упор, огнем своих орудий отбрасывали нападавших назад. Тем не менее, те все в крови и черном пороховом дыму снова и снова накатывались на польские укрепления, стремясь прорваться к канонирам и искрошить их своими кривулями. Час спустя накал боя достиг своего апогея. Сам, немолодой уже годами, Фирлей с окровавленной саблей в руках метался в первых рядах, ободряя солдат и личным примером возбуждая в них отвагу. Сохрани атакующие наступательный порыв еще на какое-то время, неизвестно, чем бы все это закончилось, однако повинуясь сигналу хана, татары стали покидать поле боя, а за ними отошли и казаки. Атаки прекратились, однако артиллерийский и ружейный огонь продолжался вестись до конца дня, загасив свечу жизни не у одного поляка.

Хмельницкий, внимательно наблюдавший за сражением, убедился, что поляки обороняются умело и сходу их позиции взять трудно. Однако опытным глазом бывалого воина он разглядел, что часть валов у широкого пруда, находящегося между обоими замками (в тылу польского лагеря) не завершена до конца. Посоветовавшись с ханом, он приказал подвести свой табор еще ближе к польскому, а татары плотно окружили и замки, и пруд с юга, замкнув тем самым кольцо осады. В свою очередь Фирлей и Вишневецкий пришли к выводу о необходимости еще больше сузить лагерь, насыпав новые валы, чего и добивался запорожский гетман, полагая, что в результате они не станут досыпать старые валы у пруда и не успеют соорудить там новые.

Двадцать три полковника привели свои полки к Збаражу и почти половину из них бросил Хмельницкий на штурм валов польского лагеря в месте их соединения с прудом. Как он и предполагал, поляки не стали дооборудовать здесь старые валы и не успели возвести новые. Обороной в этом месте командовал полковник Рожажовский, который немедленно бросил против атакующих конницу, оставив в резерве пехотную хоругвь.

Так как валы с ходу взять не удалось, гетман, поддержанный татарами, начал наступление по всему фронту. В воздух взвились тучи стрел, выпущенных из коротких, но обладающих огромной убойной силой, татарских луков, и казаки ринулись на штурм польских позиций. Особенно тяжело опять пришлось Фирлею, который со своими хоругвями являлся как бы краеугольным камнем всей польской обороны. Натиск казаков на участок валов, где он оборонялся, был столь ужасен, что своими трупами они заполнили ров почти до самого верха. Несмотря на то, что поляки мужественно оборонялись, казаки и татары продолжали упорно лезть на валы, устилая их своими бездыханными телами. Не лучше пришлось и Лянцкоронскому с Остророгом, которые с трудом сдерживали атакующих на своих участках обороны. Накал боя передался в глубину лагеря, где уже стали раздаваться крики о необходимости отступления к замкам. Услышав их, Вишневецкий подскакал к паникерам, крикнув в гневе: «Лучше принять смерть здесь, чем ждать пока Хмельницкий будет тащить нас за ноги из замков, потому что ничего другого не выйдет, если отступим в замки. Даже, если мы сами какое-то время могли бы укрываться за их стенами, куда денем обоз и всю челядь?!» Видя, что паникеры устыдились и крики об отступлении прератились, он обратился к тем, кто находился в лагере с коротким призывом: «Кому любо умереть со мной, ко мне!». Воодушевленные словами князя, к нему присоединились не только те, кто еще несколько минут ратовал за отступление, но и большинство челядинов. Во главе с Вишневецким они ринулись на казаков и татар, напиравших на хоругви Собесского, отбросили их от валов и загнали в пруд, густо окрасив воду кровью атакующих. Остальные осажденные, воодушевленные их примером, также перешли в контратаку и отбросили казаком с татарами далеко за пределы лагеря. Хотя все воздавали должное отваге и мужеству Рожажовского и Вишневецкого, но, тем не менее, потери поляков были тяжелые. Хоругви полковников Мисельского, и Клодзинского, а также ротмистров Панского и Понятовского, были уничтожены, а остальные сильно поредели.