Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Город Прокаженного короля (сборник)

– Слушаю, госпожа, – сказал турецкий капитан, спеша успокоить свою до крайности взволнованную повелительницу. – Не успеет еще скрыться солнце, как мой «Намаз» догонит галиот, возьмет его – и я отомщу за тот удар шпагой, который нанес мне этот дерзкий мальчишка!

В то время как Метюб с польским ренегатом мчались во весь дух на берег залива, где стояла галера, на которой следовало догнать беглецов, галиот последних, подгоняемый попутным ветром, быстро несся по направлению к югу, стремясь достигнуть Суданской бухты, куда он должен был зайти перед тем, как совсем покинуть остров.

Герцогиня решила повидаться в последний раз с Дамасским Львом, которому была обязана спасением собственной жизни, жизни всех ее спутников и освобождением виконта Ле-Гюсьера. Кстати, следовало возвратить это судно и подыскать себе другое для дальнейшего плавания. Греки выразили ей свое желание сопровождать ее в Италию и там или перейти на корабль, который мог доставить их обратно куда-нибудь на Восток, или же подыскать себе какое-нибудь подходящее занятие.

Лишь только галиот обогнул мыс, скрывший его от взоров Гараджии и ее янычар, Элеонора поспешно направилась в каюту, где с таким нетерпением ожидал ее виконт Ле-Гюсьер.

При входе девушки в маленькое помещение оно огласилось одновременно двумя радостными восклицаниями:

– Элеонора!

– Гастон!

Виконт бросился к своей невесте, схватил ее в объятия и впился в ее лицо жадными глазами, пылавшими от мучившей его лихорадки, схваченной в болотах.

– Я знал, что вы явились на Кипр ради меня, – говорил он взволнованным голосом. – Надежда в один прекрасный день увидеть вас снова только и поддерживала меня, она утешала меня и давала силу переносить все мучения, которым я подвергался в плену у турок…

– Откуда же вы узнали обо мне, Гастон? – с удивлением спросила герцогиня.

– Слава о подвигах капитана Темпесты донеслась даже до болот, принадлежащих замку Гуссиф…

– Но каким же путем, через кого вы узнали, что капитан Темпеста и я – одно и то же лицо?

– Мне передавал о капитане Темпесте один христианин, попавший в плен при одной из вылазок при осаде Фамагусты и сделавшийся моим товарищем на ловле пиявок, в болотах. Он подробно описал вашу наружность, по этому описанию и по нахождению при вас Эль-Кадура – о нем тоже много рассказывал этот пленник – я тотчас же догадался, что этот доблестный капитан Темпеста, которому поклонялась вся Фамагуста за его изумительную отвагу и много других прекрасных свойств, – не кто иной, как вы.

– Я сделала лишь то, что должна была бы сделать и всякая другая женщина на моем месте, поэтому вы напрасно так восторгаетесь мной, мой дорогой Гастон.

– Нет, – покачав головой, с убеждением сказал виконт, – одна герцогиня д’Эболи могла проявить такую смелость. Вы думаете, я не знаю, что вы безбоязненно схватились даже с знаменитым Дамасским Львом, этим страшным рубакой, которым так гордится вся турецкая армия?

– От кого же вы узнали об этом?

– От того же самого солдата, который рассказал мне о капитане Темпесте и его верном невольнике Эль-Кадуре.

– А… Ну, эта схватка была для меня простым развлечением, – со смехом заметила герцогиня.

– Хорошее «развлечение», когда его избегали все остальные ваши капитаны, обыкновенно очень жадные до подобных развлечений…

– На их долю не выпадало счастье учиться владеть оружием у лучшего бойца в Неаполе. Этой победой я обязана своему отцу.

– И еще более собственной отваге, Элеонора.

– Оставим это, Гастон. Скажу вам только вдобавок, что я скоро буду иметь удовольствие познакомить вас с моим бывшим противником.

– Вот как! С Дамасским Львом? – вскричал удивленный молодой человек.

– Да. Я обязана ему своим спасением. Без его помощи мне не выйти бы живой из Фамагусты и не освободить бы вас. Даже этот корабль, на котором мы плывем, принадлежит ему.

– Гм!.. А что, он в конце концов не выдаст нас всех? – спросил, видимо, сильно озабоченный этим сообщением виконт.

– Нет, для этого он слишком благороден. Кроме того, ведь и он мне обязан жизнью.

– Я знаю это. Вы могли добить его, раненного, но предпочли пощадить. Слышал об этом… Но все-таки я не доверяю этому турку.

– Напрасно, Гастон: этот магометанин совсем не похож на остальных.

– А после свидания с этим… Львом мы тотчас же отплывем в Италию, не правда ли?

– Ну, конечно. Нам больше нечего будет делать на Кипре. Мы отправимся прямо в Неаполь, будем там счастливо жить и постараемся скорее забыть о всех наших прошлых страданиях. Мягкий климат Неаполитанского залива быстро восстановит ваше здоровье и силы, надорванные пыткой, которой подвергала вас эта бессердечная турчанка… Пойдемте на палубу, Гастон. Я только тогда буду вполне спокойна, когда мы увидим хоть издали берега родной Италии.

– Разве нам еще угрожает опасность, Элеонора?

– Сердце мое чует что-то нехорошее, Гастон… Боюсь мести со стороны этой злобной Гараджии. Она может отправить за нами в погоню галеры своего деда.

Взявшись под руку, жених с невестой поднялись на палубу.

Галиот довольно далеко отошел уже от рейда и с быстротой птицы несся по голубым волнам Средиземного моря по направлению к югу. Изодранные и разубранные, как серебряным кружевом, крохотными заливчиками, напоминающими норвежские фиорды, берега острова отдалились уже узлов на восемь.

– Мы, кажется, идем довольно скоро, дедушка Стаке? – сказала герцогиня старому далмату, приблизившемуся к ней с беретом в руке. – Только что отчалили и вот уж прошли какое расстояние.

– Идем великолепно, синьора. Этот кораблик идет лучше любой галеры… А вы, господин виконт, – почтительно обратился он к Ле-Гюсьеру, – довольны нашей прогулкой?

– Дай мне руку, моряк, – только и мог проговорить ему в ответ Ле-Гюсьер, с трудом удерживавший готовые хлынуть у него из глаз радостные слезы.

– Помилуйте, синьор, это слишком большая для меня честь! – вскричал смущенный старик.

– Ничего, не бойся: ты вполне заслужил эту честь, моряк, за твое участие в моем освобождении. Пожмем друг другу руки, как два добрых христианина, всегда готовых стоять один за другого.

– Да, уж дедушка Стаке никого из христиан в обиду неверным не даст! – с увлечением воскликнул старик, с неуклюжестью медведя стискивая в своих больших мозолистых руках тонкую нежную руку молодого дворянина.

– Добрый день, падрон! – раздался вдруг за ними новый голос.

– А! Выпеченная из черной муки фигура! – пробормотал себе под нос старый матрос, увидя подходящего Эль-Кадура и раздосадованный тем, что появление араба прервало нескончаемый поток его речей. – Что это какой у него вид – настоящий погребальный?