Михаил Шевердин - Перешагни бездну

Появление в Женеве таинственной бухарской принцессы не приобрело характера политической сенсации, на которую рассчиты­вали. В газетах писалось о наружности Моники, о безупречности её фигуры, об умении носить моднейшие туалеты. Уделялось место необыкновенной для «азиатки» высокой культуре, знанию фран­цузского языка, светским манерам, утонченности, сдержанности, скромности, которая противопоставлялась распущенности, якобы свойственной женщинам жёлтой расы, приезжающим в Европу... А что касается главного, то лишь где-ни-будь в самом конце печат­ного столбца, чаще всего мельчайшей нонпарелью, отмечалось: «Восточная принцесса намерена искать в кругах Лиги Наций защиты от происков большевизма, лишивших трона её отца». При­чем трон этот оказывается где-то не то в Индокитае, не то еще в каком-то экзотическом княжестве загадочного Тибетского плос­когорья. Что же поделать, если на корреспондентов вдруг нахо­дило географическое затмение от появления блистательной луны, слепившей их взоры.

Мистер Эбенезер и мисс Гвендолен были не в духе. И не по­тому, что их раздра-жала назойливость и тупость журналистов. Имелись более серьезные причины.

Пока мисс Гвендолен и мистер Эбенезер совершали вместе с Моникой морское довольно приятное путешествие по Индийскому океану, Красному и Средиземному морям, что-то переменилось в международной обстановке. И вместо того, чтобы сразу везти Монику на прием к весьма видному деятелю Лиги Наций, мистер Эбенезер засел за телефонные переговоры с Лондоном, предложив мисс Гвендолен погулять с «нашей обезьянкой» по магазинам и модным ателье города и — «Черт! Дьявол её побери!» — занять её чем угодно. Ему требовалось время, чтобы прояснить обстановку и понять, что там затеяли «эти проклятые бездельники — парла­ментарии в Лондоне».

Моника простодушно наслаждалась красотами Женевы и ком­фортом фешенебельного отеля «Сплэндид», не подозревая, что тучи сгущаются. Нервозность мисс Гвендолен она принимала за очередную прихоть.

Когда живешь в одном доме с людьми, когда отличаешься блюдательностью, — а жизнь многому научила чуянтепинскую крестьянскую девушку, — когда застаешь какие-то обрывки «ceмейных» сцен, когда видишь, что мистером Эбенезером помыкают когда, наконец, мисс Гвендолен в минуты откровенности позволя­ет себе сетовать на чрезмерное внимание мистера Эбенезера к дамам на дипломатических приемах — тогда многое делается понятным. Своей воспитаннице мистер Эбенезер не уделял особенного внимания. Выполняя служебное поручение, он был в высшей степени строг. Ни природное очарование Моники, ни куколь­ная красота её не вызывали в нем движения чувств. Он умел вовремя переключать свои эмоции. Внешние и внутренние досто­инства «обезьянки», конечно, превосходны. Но он рассматривал их, как товар на международном политическом рынке. Неприятно, если бы обезьянка была безобразна и тупа, как и надлежит быть обезьянке. Но и тогда он вёл бы себя не иначе, чем теперь, когда объект опыта оказался совершенством красоты и способностей.

Мистер Эбенезер признавался, что дикарская эта девица весь­ма притягивающа и вызывает в нём порой неуместное волнение. Он боялся, что мисс Гвендолен заметит это, и тогда возникнут осложнения, совсем ненужные. В глубинах души — но только в самых тёмных, даже ему самому неясных пропастях — он пред­почел бы дикарку Монику своей стандартно английской краса­вице. Происходило в его смятенном уме такое неподобающее брожение вероятнее всего потому, что мисс Гвендолен, сочетавшая в себе сову и коршуна, заслужила у Эбенезера прозвище «Маккиавели в пеньюаре».

Возможно, по этим соображениям лично он остановился не в отеле «Сплэндид», а в сравнительно скромном английском туристском пансионате. Здесь, кстати, все было в англосаксонском духе: и обстановка, и обеды. На обед подавали бифштексы с кровью. А то приносился на таблдот преогромный кусок мяса и хорошо на­точенный нож, которым каждый отрезал себе порцию. Все это мясное изо-билие заливалось крепчайшим плебейским ромом.

Суровое воспитание в квакерском духе выжгло клеймо на натуре мистера Эбенезера и заставило его считать свои отноше­ния с мисс Гвендолен семейным союзом до смертного одра. Мис­тер Эбенезер не освятил браком эти узы. Он не мог ос-вятить. Его бы не держали и минуты на службе, если бы обнаружилось по­добное. Рухнуло бы и весьма сокровенное и сложное положение в колониальном аппарате мисс Гвеидолен, узнай об этом кто-либо в Лондоне на Даунинг-стрит.

Так и тянулась странная связь, ни в чем не проявляясь, кроме внезапных вспышек ревности мисс Гвендолен, заставлявших мис­тера Эбенеаера впадать в меланхолию и трепетать за будущее.

К тому же произошел переполошивший мистера Эбенезера раз­говор. Такой разговор, что изрядно прочерствелое сердце его — а мистер Эбенезер в душе гордился, что у него «не сердце, а ка­мень»,— непроизвольно сжалось и началось нечто похожее на астматические спазмы.

— Если положение не изменится, — мило улыбнулась Монике мисс Гвендолен, опустив на колени старинную рукописную книгу, которую она с интересом просматривала... — И если господа из Лиги Наций не перестанут вертеть носом, нам, милочка, придётся решать.

Задумчиво провела она кончиками пальцев по глянцевитой поверхности цветной миниатюры, украшавшей страницу рукописи, таким жестом, точно приласкала её.

Моника недоумевала:

— Решать?.. Вы приучили меня к послушанию.

Мистер Эбенезер глубокомысленно покачал головой — он ещё не понимал, куда клонит мисс Гвендолен,ё— и предпочел задать нейтральный вопрос:

— А что это у вас за фолиант?

— «Бабур-намэ»— записки Бабура, поэта и завоевателя, философа и основателя империи Моголов... Удивительная книга! Ка­кое сочетание культуры и наивного цинизма! Но оставим Бабура и займемся делом, — продолжала мисс Гвендолен. — Мне начи­нает казаться, что они не дадут нам продемонстрировать нашу милочку-принцессу ни на пленарном заседании, ни даже в комис­сии, как предполагалось. Не правда ли, Эбенезер, намечался такой спектакль?

— Да, да! Мы, собственно говоря, и прибыли в Женеву с её высочеством... гм-гм... сюда с этой целью. Наконец, вы и сами это знаете...

— Но, я вижу, цель эта отдаляется и... А что думаете вы, ми­лочка?

Хотела Моника пожать плечами, но сдержалась. Ей ведь так основательно вну-шали, что пожимать плечами неприлично. Не­вольно она перевела взгляд на раскрытую книгу и залюбовалась красками миниатюры. Моника просто не знала, что и сказать.

— Высокие персоны сейчас обдумывают дальнейшие шаги. Но не воображаете ли вы, милочка, что все эти расходы, — мисс Гвен­долен обвела комнату круговым движением своей с гордым вен­цом прически головы, — делаются ради ваших пре-красных глаз. Каждый расход требует отдачи, а когда надежда на отдачу обманывает, тогда приходит горькая пора подсчетов проторей и убытков. И кто-то должен отвечать.