Михаил Шевердин - Перешагни бездну

Почти тотчас же в гостиной появился тот самый приятный мо­лодой советник посольства. Он принес малиновой кожи портфель и, усевшись тут же, за круглым столиком, довольно долго писал что-то.

— Закружилась белокурая головка... ах... она чудесно кру­жится и у принцесс от глоточка алкоголя! — воскликнул барон, завладевая рукой Моники.— Не правда ли, господни президент Туркестанской республики... в перспективе! Не правда ли, прелест­ная ручка у принцессы, а? А вот мы и попросим нашу принцессу Золото поставить вот этой прелестной ручкой вот здесь, на бумаге, своё царственное имя!

— П... п... по... чему? — спросила Моника и удивилась тому, что язык её не слушается. И всё плывет перед глазами. С негодованием она ощутила, что толстяк француз тесно сидит с ней рядом на обитой атласом софе и даже положил ей руку на талию. Она вскочила, пошатнулась и чуть не упала.

Откуда-то издалека доносились слова:

— Пустяки. Подпишите! Конечно, где вам понимать, девочка, но не волнуйтесь. Это сулит огромные выгоды вам, наследнице. Золото, нефть, молибден. Сделайте ещё глоточек. Вот так. Вкусно? Теперь головке легче. Ну, не упрямьтесь. Чисто симво­лическая подпись. Все равно Бухара пока в руках большевиков. Ну! Вот я вожу вашей ручкой. Какая ручка! Она создана для по­целуев. А подпись — формальность. Да не упрямьтесь. Всё равно ваш отец не хозяин.

Где-то далеко-далеко прозвучал голос зеленоликого:

— И не будет. Хозяева мы — прогрессисты.

— Я же говорю — формальность. Так, крепче. А тебе, девочка, вот.

Неведомо откуда, неведомо как на бархате скатерти оказался поистине бесценный алмазово-рубиновый гарнитур, от одного вида которого могла закружиться голова королевы.

Хоть и мало что могла сообразить затуманенная крюшоном головка, но девушка поняла, что перед ней подлинное сокровище.

— Это мне? — обрадовалась она, как маленькая девочка при виде куклы с закрывающимися глазами.

— Вам! Подписывайте!..— пододвинул бумагу барон.— Я гово­рил, что она не устоит!

Моника поймала взгляд жестоких и жадных глаз, барона, и вдруг ей опять стало страшно. Барон Робер усмехнулся.

— Девочка очаровательна. Что ж, пожалуй, мадемуазель Лю­си недооценивает свое дитя… гм... Принципы к черту! Что не доз­волено простым смертным, то дозволено Ротшильдам.

Девушка обернулась на покашливание. Её глаза встретились с глазами советника, составляющего документ. Он вдруг заго­ворил:

— Господин барон, позвольте...

— Что вам?

— Их высочество несовершеннолетняя, насколько я понимаю.

— Гм!.. Что вы хотите сказать?

— Необходимы поручители.

— Где их, к дьяволу, достать? Но он прав, — сказал барон Усману Ходже.— Получается несолидно. Заговор против невинности. Кто здесь есть на рауте? Из туркестанцев?

— Господин Валиди. Господин Мустафа Чокай.

— Отлично. Пригласите их сюда. А мы разопьем с принцессой по бокалу... прохладительного. Идите же!

— Валиди и особенно Чокай, так сказать, в орбите «Интеллидженс сервис». Боюсь, они заупрямятся,— заметил Усман Ходжа.

— Хорошо, пойдем вместе, и я скажу им пару слов на ушко. Ха, разве они устоят? Надо кончать! И потом... такое очаровательное создание!

Последние слова он произнес у двери и исчез за портьерой. С минуту стояло молчание. Блаженное состояние расслабленности у Моники не проходило. Вдруг она встрепенулась. Её поразил и вывел из полузабытья взгляд советника.

Дальше произошло совершенно неожиданное. Молодой человек вдруг стал перед ней на колени, осторожно взял её руку и поце­ловал. Моника даже не успела запротестовать.

— Не бойтесь. Я целую вам руку не потому, что вы принцесса. Я отдаю дань вашей неземной красоте. В юности я мечтал о бо­гинях. Я думал — на греческом Олимпе были такие богини. Выпрекраснее! На вас можно только молиться. Ещё немного, ещё мгновение позвольте смотреть на вас.

Он вскочил с колен и потянул с софы Монику, ошеломленную, очарованную.

Молодой советник был молод, красив, правда, несколько прито­рен. Но и приторная красота может привлекать. «Хорошеньким мальчик»,— подумала Моника, и она почувствовала к нему распо­ложение и доверие.

— Ни слова! — говорил он, беря её под локоть. — Ни слова! Эти ужасные люди. Барону нельзя верить! Он... он отвратительно поступает с молоденькими девушками, даже с... принцессами... А вы слишком прекрасны даже для принцессы. Он... с вашей ма­терью. Я не могу, не смею вам сказать. И теперь вы. Это ужасно. Пусть мне будет плохо. Идёмте. Где же ваши друзья? Идёмте к вашим друзьям. Конечно, у вас есть друзья. Здесь? Где они? Барон сейчас вернется.

Он вывел Монику из гостиной и, бережно поддерживая, провел в сумятицу большого зала, полного гостей. Он дрожал от её при­косновения. Словно в тумане, девушка вдруг нашла в толпе гос­тей мисс Гвендолен... Точно кролик под змеиным взглядом, так и опираясь на руку советника, Моника подошла к своей менторше, ожидая неприятной сцены.

Но Моника ошиблась. Холодные глаза мисс Гвендолен не виде­ли её. Да и как могло быть иначе. Молодой оливковый египтянин восторгался: «Ловцы жемчуга Бахрейна не найдут в море Ормузда таких жемчужин, которые сравнились бы с вашими зубками».

Мисс Гвендолен заметила Монику, лишь когда мистер Эбенезер зашипел:

— Где вы пропадаете, чёрт возьми? Благодарю вас, господин советник! Вы очень любезны.

Уже в карете он учинил Монике разнос. Она попала в лапы ротшильдовской шайки. Этот красавчик советник — человек баро­на, способный на всё. О чем с Моникой говорили? Что она им обещала?

Моника все рассказала.

— Милочка, — протянула мисс Гвендолен,— поступок с коле­нопреклоне-нием красив. Ничего не скажешь. Но тебе пора знать, что у европейцев красивые жесты маскируют всякую пакость. Та­кие по колено бредут в грязи. Твой рыцарь — лакей и слуга Рот­шильда, а все знают, какое чудовище барон.

— Рыцарь — славный мальчик.

— Дрянь! — сказала Гвендолен. В карете прозвучал звук по­щечины. В воспитание молодых принцесс азиатского происхожде­ния по собственной инициативе мисс Гвендолен включила некото­рое физическое воздействие. За то царственные пансионерки прозвали свою воспитательницу «очковая змея».

Бедная Моника только стиснула зубы, но не заплакала. Обиды она научилась терпеть с детства. Но она не удержалась и, рискуя получить новое внушение, заявила:

— Обезьяна я... в клетке...

— Нелепо, чтобы секретарь или нотариус, пусть хорошенький мальчик, так просто испытывал бы хорошие чувства к девушке, за которой охотится это животное барон... Тебя высосут и вы­швырнут на свалку.

— Я уйду…

Золото облегчаем оковы, влияет успокои­тельнее слов,

а крупинка его заставляет опускаться чашу весов до земли.