Михаил Шевердин - Перешагни бездну

Мадемуазель Люси отлично помнит его, стройного, загорелого, подтянутого. В безмерной скуке и тоске дворцовых покоев он ка­зался ей светлым видением. Она не помнит, появился ли он после того, как её привезли и бросили на ложе эмира, или он вернулся из пустыни позже. Тогда многие разговоры велись при Люси, и она до мельчайших подробностей знала о кызылкумском золоте, о рудниках, концессиях. Инженер заверил, что никаких бумаг он англичанам не продавал. Они спрятаны в верном месте, и он согласен уступить всё новому эмиру на условиях концессии. Вот тут-то мадемуазель Люси и нашла время, чтобы развеять скуку и тоску. Незаметно она сделалась секретарем и помощником инже­нера. Они частенько засиживались в присутствии эмира до поздней ночи, считая и пересчитывая, расчерчивая, подытоживая. Усилен­ная зевота Алимхана прерывала их и служила сигналом к пре­кращению занятий. Но однажды...

— Вы не смеете так говорить. Вы не азиат, и мстительность не в вашем характере, — вдруг сказала мадемуазель Люси.— И столь­ко лет прошло. Вы не смеете.

— Однажды, — посмеиваясь, заговорил Молиар, — гаремной идилии пришёл конец. Правду говорят: женщина опасный зверь с длинными волосами и очаровательным станом. Именно потому, что гарем полон подозрительности, никто, и прежде всего сам Алимхан, не мог допустить, что эмир обманут. Невероятно, но так.

— И понадобилось вам ворошить прошлое, — с отчаянием воскликнула мадемуазель Люси.

— Минуточку. Что же произошло? Выяснилось, что супруга эмира готовится стать матерью. Тогда любимец эмира вдруг вспомнил о простой порядочности. «Нам надо уехать. Дальше тер­петь я не могу. Мы уедем». — «Куда? — спросила «супруга эми­ра». — «За границу. К тебе во Францию». — «А на что мы будем жить?» — «За золото Кызылкумов мне дадут миллионы». — «Бред. Ты глупенький. Чем плохо нам сейчас. Я царица. Скоро рожу эми­ру наследника». Тогда любимец эмира впал в благородное него­дование: «Подлость делить тебя с кем-то. Пусть он будет хоть императором. Я тебя увезу силой!» Да, инженер не шутил, и гос­пожа эмирша поняла это. А когда она увидела, что инженер с го­ря чересчур часто прикладывается к рюмочке и стал болтлив... она вспомнила библейскую историю про жену Пантефия и...

— Нет, нет! Мой бог, нет... Это старухи гаремные ясуманы. Они подсмотрели, донесли...

— Допустим. И все же, что сделала прелестная периподобная возлюбленная? Она сказала своему царственному супругу: «Твой любимец обманщик. Смотри! Вот тетрадь, куда он записал все сведения о золоте, чтобы увезти её с собой и продать ииглизам!» К счастью, любимец эмира вовремя отряхнул пыль порога дворца и исчез. Эмир послал в дом инженера, и там захватили все бума­ги, целый сундук бумаг. Где они? Ты отлично знаешь. Они в сей­фах банка. Ты сумела переправить их за границу — в Персию. Ма­ло, что ты обокрала меня любовью, ты украла дело моей жизни.

Люси закрыла, лицо руками. Пусть думает, что она плачет. Молиар вскочил и забегал по гостиной.

Мадемуазель Люси с непритворным страхом следила за каж­дым его движением. Её голубые глаза суетливо выглядывали между растопыренными пальцами.

— Что ж. Как говорится в одном стихотворении: она коварна и зла.

— О! — простонала Люси.

— Договоримся! — заговорил Молиар и положил на столик ис­писанный лист дорогой венелевой бумаги.

Люси переполошилась.

— Что это?

— Доверенность на доступ к сейфу с документами, вы не заметили — еще доверенность на право совместного распоряжения с госпожой Бош-хатын, старшей и главной супругой эмира бу­харского, всеми вкладами в швейцарских и французских банках фирмы «Ротшильд фрер».

— Это насилие.

— Необходимость! Выслушайте спокойно. Вчера доверенный барона Робера Ротшильда пытался заставить Монику подписать документ такого же характера.

— Мой бог!

— Барон Ротшильд полагает, что Моника может сойти за на­следницу.

— А я?

— Моника красива. Моника молода. Наконец, Моника и вза­правду наследница, до тех пор, пока она считается дочерью Алимхана.

— Боже мой! Барон чудовище! Он не посмеет.

— Почему же? Девушка ему приглянулась, очень пригляну­лась, смею вас заверить. А что стоит мсье Роберу вышвырнуть из замка «Шато Марго» некую Люси д'Арвье и устроить новоселье для некоей принцессы Моники Алимхан. О боже правый, принцесса! Это щекочет самолюбие потомка ростовщика. И будут на банкете по случаю новоселья разливать в хрустальные бокалы Маргариты Наваррской чудесные выдержанные вина из замковых подвалов! А!

— Но есть же божеские и человеческие законы! Он не по­смеет.

— При его миллионах? Золото для него и бог и закон! Итак, вы подписываете! Учтите, вы остаетесь компаньоном Бош-хашн. Ха, две эмирши распоряжаются капиталами эмира. А дочь эмира, принцесса Алимхан, получает права на свою долю наследства и отбывает на Восток подальше от Женевы и... от господина барона. Мадемуазель Люси д'Арвье ла Гар предоставляется свобода сделаться или не сделаться госпожой Ротшильд.

Хитроумный план с трудом умещался в головке мадемуазель Люси, и она не торопилась сказать «да». Она поглядывала на кнопку звонка. Она еще не решила, выкинуть ли назойливого, неприятного проходимца, осмелившегося вторгнуться в её мирок и принявшегося ворошить прошлое, или всерьез подумать о его предложении. Но Молиар на то и был Ишикоч — Открой Дверь, чтобы суметь сыграть на главном. Азартный игрок, он пошел с туза, пусть крапленого, но всё же с туза. Он осторожно взял в свою лапищу нежную ручку, тянувшуюся к электрической кноп-ке, и вкрадчиво заворковал:

— Душечка, будь же такой милой и нежной. Вспомни вечера в Арке. Ковры! Благовония! Сумрак! И двое над листами бумаги! И два лица близко-близко. И нежные локоны сплетаются с жест­кими волосами бороды! И... А что если весь мир узнает, что у эми­ра не было и нет дочери Моники?

— Вы... вы чудовище! — пролепетала мадемуазель.

— И тогда нет никакой бухарской эмирши Люси. И тогда ни­кому не придёт в голову отстаивать подпись мадемуазель Люси. И тогда скажут все: была шансонетка Люси, переспавшая сколько-то ночей с эмиром. И тогда обойдутся без вашей подпи­си. А?

Мадемуазель Люси еще пыталась сопротивляться:

— Вам не поверят.

— А вы забыли фетву верховного мударриса.

— Я показала её эмиру и... и сожгла,

— А у меня есть копия, и в той фетве сказано, что господина эмира сподобила божественная благодать. Что ребенок родился в его отсутствие через тринадцать месяцев после последней бли­зости с супругой по имени Люси-ханум. Наивно, но, с точки зре­ния шариата, законно.

— Вы чудовище!

— Несомненно. Итак, ваши подписи!

Перо в ручке мадемуазель Люси дрожало, пока она сумела нацарапать свою подпись, одну, другую.