Михаил Шевердин - Перешагни бездну

— Волею божьей мы познакомились с одной русской княги­ней, бывшей до революции фрейлиной при царском дворе,— гово­рил Юсуфбай Мукумбаев.— Когда-то в своем петербургском двор­це та княгиня принимала его высочество Алимхана, а после бег­ства за границу сохранила добрую память о нем. Живя в Женеве в богатстве и уважении, та княгиня заботилась о делах эмирата. Она добилась, чтобы нас, Юсуфбая Мукумбаева, признали по­сланником эмира при Лиги Наций. Чтобы добиться такого поло­жения, нам пришлось затратить немалую толику золота и кара­кульских смушек. Но зато мы достигли многого. Мы сидели за одним столом с послами Турции и Египта, Франции и Италии, и нам благосклонно жал руку сам министр Керзон. Так вот однажды на заседании Соединенных Наций с мимбара начал болтать неразум­ные, подлые речи тот самый Усман Ходжа: «Только я, Усман Ход­жа, являюсь единственным законным и истинным представите­лем, — лаял этот пёс, — представителем притесненных большевика­ми мусульман, татар и русских Туркестана!» Тогда моё сердце па стерпело. Я встал со своего мес-та и закричал: «Эй ты, длинно-язычный Усман Ходжа, хватит лить воду, самозванец. Эмир наш Алимхан — личность священная! Он единственный хранитель центра исламской религии благородной Бухары и потому является единственным законным «оберегателем интересов». Алимхан соз­даст могучий халифат в составе Персии, Афганистана, Хивы, Бе­луджистана, Самарканда, Ферганы и всего прочего Туркестана. Один он призван низвергнуть большевиков! А тебе, Усман Ходжа, не-чего лаять и скулить перед лицом уважаемых людей и оглушать их барабанным шумом пустых слов!» Однако, получив такую нашу отповедь, четвероногая скотина Усман поднял крик: «Народы не желают эмира и не признают его. Эмир, — отвратно было слушать подобные слова, — тиран, деспот, угнетатель!» Ублюдок Усман Ходжа осмелился заявить еще, что я, Юсуфбай Мукумбаев, не имею полномочий от народов Туркестана! Проклятый болтун!

Юсуфбай Мукумбаев сидел на диванчике в гостиной отеля «Сплэндид», добродушный, важный. Слова возмущения он выго­варивал удивительно спокойно, невозмутимо. Он оживлялся, лишь когда взгляд его останавливался то на Монике, то на Гвендолен.

Юсуфбай Мукумбаев откровенно любовался ими. Он принад­лежал к людям, которых в странах Востока называют «чашмчарон», то есть любителями поглазеть на женщин. В день их приезда в Женеву он прислал в отель «Сплэндид» по комплекту каракульских мерлушек на манто: золотоволосой Монике — черные к курки высшего сорта «араби», а блондинке мисс Гвендолен — серебристые, каршннской породы.

— А рассказываю я тебе, принцесса, все для того, чтобы ты, царская дочь, знала, кто враг твоему отцу и кто друг. По совету уважаемой княгини, чтобы пресечь интриги того проклятого Усмана, я специально совершил путешествие в Кала-и-Фатту, и их вы­сочество соблаговолил написать на пергаменте собственноручно обращение к Соединенным Нациям от имени всех мусульман Бу­хары: «Народ правоверный полон любви и уважения к нам — эми­ру Алимхану, единственному законному властелину Бухары. Усман Ходжа — лжец. Мусульмане ждут нас, эмира Алимхана, на престол отцов». Вот мы и прибыли в город Женеву в Соединенные Нации по делам высокого эмира и тут узнали, что ты, Моника-ханум, уже находишься здесь.

Тон, которым говорил Юсуфбай Мукумбаев, не отличался поч­тительностью. Так не подобало бы купцу, хоть и богатому, гово­рить с эмирской дочерью. Мукумбаев «замазывал лицо солнца грязью», то есть изворачивался. Ему хотелось выпытать, почему Моника оказалась в Женеве без ведома Сеида Алимхаиа и что она здесь делает. «У мужчины одна хитрость и один язык, а у женщи­ны сто языков и тысяча хитростей». Он так и ушёл, ничего не вызнав, рассерженный, недовольный. Однако посланные назавтра в отель «Сплэндид» новые поистине царские дары свидетельство­вали о его умении заглядывать далеко вперед.

Очутившись на приёме лицом к лицу с зеленоликим, кисло-сладеньким Усманом Ходжой, Моника перебирала в уме все, что слышала о нём от Юсуфбая Мукумбаева. Её просто напугали сло­ва Усмана Ходжи: «Совсем ещё ребенок».

Сколько пренебрежения!.. Усман Ходжа не принимает её всерьез. Она для него жучок. Придавит ногтем, и никто даже не вспомнит тогда, что существовала Моника-ой из кишлака Чуян-тепа, дехканская девушка. Такие зеленоликие личности, как Усман Ходжаев, одним своим видом нагоняют страх.

— Она ещё совсем ребенок,— повторил Усман Ходжа выныр­нувшему из оке-ана фраков барону Ротшильду.

От слепящих люстр, гудящего, рокочущего людского водоворо­та, пестроты шелков, шарканья ног, острой смеси сигарного дыма, духов и пота, смешения языков и наречий у неё все плыло перед глазами. В смятении она искала глазами мисс Гвендолен — вот уж не думала она, что придется прибегать к её помощи, — и, обнару­жив её серебристое платье, затертое черными фраками диплома­тов, вздохнула с облегчением, но тут же с дрожью омерзения ощу­тила пальцы Ротшильда на плече.

— Моя маленькая, — проворковал барон. — Не спешите, деточ­ка. Ваша менторша только с виду ангел. По природе она сущий дьявол.

— Держитесь, девушка, подальше от англичанки, — прошипел Усман Ходжа. — Ум у неё вроде рогов кийка: жестокий, твердый, извилистый.

— Но зачем девочке совать свой носик в политику?

— Оставьте меня,— едва выдохнула Моника, зябко поведя плечами.— Как можно!..

— Вы великолепны! Знаток угадывает кровную лошадку в жеребенке с кривы-ми ножками,— усмехнулся барон.— И разве пре­досудительно млеть перед атласной ручкой? Но, мадемуазель, ваш соотечественник господин Усман Ходжа неправ. По-моему, птичке пора расправить крылышки. В клетке мисс Гвендолен, полагаю, вам тесновато. — Он фамильярно взял её за руку и засюсюкал: — Такие пальчики! И все в золоте! И все в нефти! И подумать толь­ко, гурия рая и нефть! Какое сочетание! Какие радости сулит это очаровательное, полное неги существо в сочетании с драгоценнос­тями недр Туркестана. Нет, вы, принцесса, — уникум... И, надеюсь, мы договоримся. Идёмте! Я знаю, где здесь, в посольстве, подают пломбир... божественный, чудесный пломбир...

Они очутились в небольшой уютной гостиной. В самом деле, Моника никогда не пробовала ничего подобного. Принес мороже­ное на серебряном подносе похожий ни министра лакей. Он принёс также и напиток, о котором барон сказал: «О! Напиток для де­виц. «Куас», так называют его в вашей России. Питьё для мла­ден-цев».

Пока Моника с раскрасневшимися щеками и заблестевшими глазами, точно маленькая дикарка, испытывала отнюдь не не­приятные ощущения от крепчайшего, но безумно вкусного крю­шона, названного «экзотики ради» квасом, сам барон тихо о чём-то договаривался с Усманом Ходжой.