Михаил Шевердин - Перешагни бездну

Военный подхватил со злостью:

— Мейер Ашель, франкфуртский ростовщик в лапсердаке и пейсах. Разбогател. На радостях намалевал на вывеске красный щит. Отсюда Ротшильд. Вроде герб получился у... баронов кошель­ка и процентов.— Он отвратительно выругался.

— А метресса достойного потомка ростовщика — азиатская ко­ролева?

— Дорогая птичка. Поговаривают, она бывшая жена эмира Бухары. Барон по части женщин — коллекционер. Но приятное всегда сочетает с полезным. С помощью красивой бабенки под­бирает ключи к русскому Туркестану. Нефть, золото, хлопок и так далее. Даром он, что ли, ссужал миллионы Николаше Вто­рому... Он и Сашке Керенскому миллион отвалил — кстати, Сашка из Ташкента. Словом, выдал миллион на борьбу с Советами так, за здорово живешь. Не похоже на Ротшильдов, а? А тут еще эта история с дочерью эмира, с принцессой Бухары. Будьте покойны: барон не уступит сейчас мадемуазель Люси ни Рокфеллеру, ни кому другому. Дудки-с! И удовольствие и процентики!

Господин Рябушинский уже целовал ручку мадемуазель Люси.

— Бессовестная публика заставляет скучать такую обольсти­тельную женщну! – млел он. — Позвольте вам представить — Детердинг Генри. Сам.

«Колоссально! — думала мадемуазель Люси.— Сам Детердинг! Сколько у него миллионов, и что ему нужно от меня?»

Мысли о дочери заслонились вниманием господ. Люси уже чувствовала себя светской дамой и не удивилась бы, если б сам принц Уэльский пожелал быть ей представленным. Она смотрела наГенри Детердинга, кокетливо улыбалась.

— Мадам, вы из Бухары? — быстро говорил Детердинг. — Потрясся несчастьями с вашей дочерью!.. Мы с вами почти зем­ляки Моя жена, урожденная Кудоярова, из Ташкента, дочь офи­цера. Училась в ташкентской гимназии. И вы поймете меня, когда я скажу, что мой интерес к Туркестану и вашей Бухаре имеет эмоциональную окраску. О, прекрасный Восток! И я вас ревную! Я смотрел на вас издали и ревновал. Вы так внимательно слушали этого деревянного истукана, янки. Берегитесь! Чуть дадите про­машку, и акула Джон проглотят и вас, и вашего эмира супруга, и Бухару, и Туркестан. Да, а Джон не спрашивал вас про золотые пустыни? А про нефтяные поля? Про некоего русского горного ин­женера, открывшего новый Клондайк? Мне об этом таинственном инженере рассказывала жена. Инженер запросто бывал в их доме в Ташкенте, подарил ей образцы кварца с вкраплением золотых крупинок. Еще инженер хвастал, что нашел на берегах Аму-Дарьи нефть, или где-то на плато Усть-Урт. Значит, вы, мадемуазель, не только королева золота, но и императрица нефти. Склоняюсь перед вами в поклоне!

Мадемуазель Люси сделалось не по себе. Смутная догадка пе­рерастала в уверенность: ее пригласили на прием неспроста, не ради ее красоты, не за умение элегантно одеваться.

И даже не потому, что кого-то переполошила и возмутила история с несчастной Моникой. Да они и не пытаются скрыть, что их интересует. Ясно, что они пронюхали уже и про золото, и про инженера...

Сердце ее как-то тревожно замерло, а в памяти возникло, слов­но в туманной дымке, лицо энергичное и в то же время добро­душное, с преданной, восторженной улыбкой. Тотчас смутное ви­дение растаяло.

Минутное воспоминание. Минутная слабость! Все это прошло вным-давно. Сколько минуло лет? Наверное, десять. И ворошить прошлое. Слабость? Но она не даст играть на её слабостях господам рябушинским, детердингам, рокфеллерам. Та-та-та! Не на таковскую напали. Прав милый Кастанье. Надо дер­жать ухо востро.

Величественный, похожий на алтарь готического собора, бар черного драгоценного дерева весь в бронзе и хрустале был отго­рожен от них плотной стенкой фраков, смокингов, накрахмаленных пластронов.

Какой-то явно левантийского типа брюнет оттер мадемуазель Люси от сэра Генри и выпалил ей в лицо:

— А, ханум эмирша! Дорогая! Очень приятно, красавица! Слы­хали, слыхали. Оч-чень сочувствуем!

Мадемуазель Люси беспомощно таращила свои кукольные глазки, поглядывая на разинутую пасть, полную золотых зубов, не понимая, что нужно этому шумливому, нагловатому человеку.

— Вступайте, ханум, в синдикат, — шумел брюнет. — Какой синдикат, спрашиваешь? Э, синдикат называется «Эксплуатация освобожденных российских территорий». Золото добывать, железо добывать, нефть качать называется. Вступай, ханум, в синдикат: в твоей Бухаре золота много. Синдикату помогай! Синдикату все хотят помогать, ха-ха! Франция! Англия! Италия! Всем золото надо. Все друг другу глотку кусают.

— Ты что тут, Садатирашвили, шумишь, кричишь,— загономил другой левантинец. — Синдикат твой, пуфф! Сейчас твой синдикат Рокфеллер с Детердингом слопают вместе с Бухарой. Сиди в духа­не, Садатирашвили, шашлык кушай! Брось красавице голову мо­рочить!

— Не выдумывайте, кацо!

— Чего выдумывать, Садатирашвили! Наши хозяева кавказ­скую нефть и донецкий уголь не поделили. А тут еще немцы лезут. А все равно англичане в Бухару никого не пустят. И нечего тебе красавицу эмиршу обхаживать. Не дадут ее тебе!

Чем кончился спор, Люси не слышала. Рябушинский подхватил ее под локоть и увлек к бару. Но пробиться к стойке оказалось невозможно. Фраки, сюртуки, смокинги по-прежнему загоражи­вали ее. Одни были новенькие, другие порядочно подержанные. У многих пластроны и манжеты выглядели не слишком свежими. На швах костюмов суконце побелело. Обувь порыжела.

— Уйдем отсюда, — жеманно проворковала мадемуазель Люси. У нее и взаправду разболелась голова.

Рябушинский, делая кому-то знаки, энергично вытянул Люси из толпы и довольно бесцеремонно втолкнул ее в отдельную го­стиную.

Здесь оказалось неожиданно тихо и уютно. Навстречу не спеша поднялся тот самый англичанин, лицо которого напоминало морду собаки породы «боксер». Рябушинский представил его:

— Мистер Эбенезер Гипп — служащий англо-индийского де­партамента. Знаток Востока. Отлично знает Бухару.

— Рад. Имею честь быть знакомым лично с их высочеством эмиром. Рад возможности побеседовать с вами.

Принесли ужин. Несмотря на расстройства и волнения, Люси отдала должное и рыбе, и жаркому.

— И вы, мадемуазель, знаете Чуян-тепа? Самарканд? Бухару? - поинтересовался мистер Гипп.

— О, Шуян-тепа! О, прошедшие дни! Мои воспоминания! Моя дочь!

— Гипп держался сухо и настороженно. — И вы лично бывали в Бухаре и Самарканде? Это же далеко, это Азия!

— Ба! Ужасные события. Я жертва невероятных обстоятельств. Тогда чернь сожгла Бухару. Пришли красные. Мой муж эмир бежал в… о эти тартарскне названия... в Кер-ми-не. Там опять началась война. Стреляли. Меня спас один комиссар. Большой, такой кудрявый, мужественный. Он, красивый и жестокий, увез ме­ня. Что я могла, слабая женщина? Всюду дикие люди, опасности, малютка дочь. Ужас! Но с нами поступили великодушно. Комис­сар был груб, но мил... С ним мы уехали в Самарканд. Очень жи­вописный город.