Михаил Шевердин - Перешагни бездну

Вот тут-то и происходило с мисс Гвендолен-экономкой своеоб­разное превращение. Пастельные краски нежной, целомудренной мисс вдруг как-то густели, делались ярче, сочнее. Синева глаз блекла и отливала сталью. Сквозь золото кос пробивались рыжие тона, из-под розовой глазури щек проступали тона кирпичных от­тенков, а утонченная, расслабленная, даже ленивая грация спада­ла, словно оболочка, обнажая чувственную, энергичную и жестокую апсару, деву из «Ригведы». Молодая, церемонная леди делалась чуть крикливой, а её старомодная, сладковатая сентиментальность уступала место странному и даже циничному видению мира. Куда исчезал «продукт» утонченной кухни «высшего света», женщины которого мнят себя обособленной «высшей кастой», подчиняются особым законам своего круга, противопоставляют себя «простым смертным». Кто, кроме английской леди, может с невозмутимым спокойствием высказывать собеседнику чудовищные взгляды на жизнь, кто проявляет столько спеси в обращении с неизбранными?

Внешне мисс Гвендолен-экономка выглядела образцовым офицером Армии Спасения, каким и надлежит выглядеть британской девице, добродетельной христианке.

Она и поехала, по её словам, в бесконечно далекую Индию на скромную должность экономки в нецивилизованные, дикие условия, дабы облагодетельствовать молитвенником, милостынью, милосердием чернокожих, погрязших в языческих заблуждениях, нищите, голоде, невежестве. Одно наслаждение было слу-шать её в ственно-белой гостиной, когда она, оторвавшись на время от удингов и серебряных чайных ложек, занимала светскими разговорами посетителей, ожидавших своей очереди на прием к чиновнику имперской службы мистеру Эбенезеру Гиппу. Её совершенного рисунка, в меру розовые от дорогой помады губки обнажали в улыбке ровно столько жемчужин дивных зубов, сколько позволяло ей воспитание, когда её частый собеседник Са­хиб Джелял ошеломлял её рассказами о чудесах Востока. Он пред­ставлялся ей совсем не таким уж фанатиком ислама, тупым, огра­ненным. Буйный, даже циничный нечестивец порой казался ей разрушителем традиций и чуть ли не вольнодумцем. Помимо воли мисс Гвендолен улыбка её начинала казаться оскалом очарова­тельного, но хищного зверька.

— В Индии, на Востоке многое ужасно! Отвратительно! — вздыхала она.—Многое, конечно, плохо. А голод? Разве не ужасно видеть, когда индуска мать, уже не в силах идти, покорно, беспо­мощно ложится в пыль. Я трепещу, я вижу её — с выпирающими ребрами, с иссохшими грудями, пергаментным обтянутым лицом, равнодушно ожидающую конца. Ужас в том, что она равнодушна даже к страданиям своих детей, тут же пожирающих, как зверята, траву, молодые побеги. «Так суждено»,— читаю я в глазах индуски. Они не видят даже судорог, предсмертных судорог младенцев. Мороз пробегает по коже, когда видишь шакалов, шмыгающих тут же средь бела дня и ждущих своей доли. Оправдываю тех индусок, которые продают своих дочерей за горсточку проса, за чашечку риса. Закон природы! Ужас в том, что у нас в Индии жителей больше, чем может прокормить земля. Чувствуешь свое бессилие.

Вся консервативная косность имущего класса, упрямая вера в порядок вещей, ненависть к новому и страх перед ним, неспособ­ность и нежелание понимать истинные причины истории, самоуве­ренная господская спесь находили выражение в этой скромнейшей на вид английской мисс, всегда одетой в темное платье, кружевной воротничок которого лишь чуть-чуть приоткрывал лебединую шей­ку, как и подобает экономке бунгало имперского чиновника мисте­ра Эбенезера Гиппа.

И даже не казалось странным, что экономка пускается в рас­суждения, далекие от хозяйственных забот и занятий, связанных с поддержанием респектабельного духа в бунгало. Такая образо­ванная, знающая иностранные языки, такая цивилизованная особа, принадлежащая к элите, может и должна обладать широким кругозором и уметь рассуждать о политике.

И дело тут не в игривых мыслях, приходивших невольно на ум при сопоставлении местных условий и обстоятельств холостяцкого положения мистера Эбенезера Гиппа, изолированности бунгало, молодости и привлекательности девушки, состоящей в доме в долж­ности домоправительницы. В провинциальном городе обычны три­виальные и плоские шуточки и анекдоты. Ясно, что такая-то жен­щина не может не состоять в интимной связи с таким-то советни­ком, а высокопоставленный чиновник не был бы высокопоставлен­ным, если бы не имел романа от скуки с какой-либо миловидной секретаршей или машинисткой. Однако при виде мисс Гвендолен, строгой, одетой почти всегда монашески, самый заядлый шалопай из молодых чиновников или офицеров терялся. Он вспоминал, что мисс Гвендолен-экономка приходится родной племянницей сэра Безиля Томпсона, весьма и весьма высокопоставленного работни­ка «Секрет интеллидженс сервис», что Гвендолен не просто пле­мянница, но и воспитанница семьи сэра Томпсона. Кому не ясно, что при надлежащих условиях в «Интеллидженс сервис» могут об­ратить внимание на того, кого найдет нужным осчастливить мисс Гвендолен. Завидная карьера в администрации Британской импе­рии будет обеспечена.

Да, сначала подкуй лошадь, а потом высматривай дорогу. Но какого черта Гвендолен, красавица, умница, любимица сэра Томп­сона, сидит в пешаверском болоте на мизерном жаловании эконом­ки? Многие ломали голову, но задача оказалась им не по моз­гам.

Сама же мисс Гвендолен не позволяла себе и словом обмол­виться на счет своей высокопоставленной родни или произнести вслух фамилию «Томпсон». Она была и оставалась ровной в обра­щении, суховатой, но очаровательной экономкой, превосходной хозяйкой бунгало, у которой «каждое пенни железным гвоздем при­колочено», у которой пылинка на зеркале превращается в ката­строфу, у которой во время официальных завтраков и обедов гряз­ные тарелки и рюмки исчезают со стола так, что это может озада­чить самого искушенного метрдотеля.

Внешне она казалась довольной своей судьбой. Даже в минуты меланхолии, порожденной серостью жизни в бунгало, она тверди­ла: «У всякой тучи есть серебристая каемка». Оптимизма в ней имелось предостаточно. Да и на что могла рассчитывать девушка, пусть из аристократического рода, но дочка многодетного сельско­го викария, хоть и имевшего братом баронета, а дедушкой герцога.

Что мог почтенный служитель религии сделать, кроме того, что, используя аристократические связи, дать дочерям образование в фешенебельном закрытом колледже, рассаднике знатных невест-бесприданниц. Что могло дать Гвендолен, неглупой, способной, даже талантливой, с привлекательной наружностью, такое воспита­ние, кроме разочарования и полной опустошенности.