Богдан Сушинский - Рыцари Дикого поля

— Меня интересует не твое колыбельное имя, а когда и где ты обучался украинскому языку?

— Еще в детстве, считай, с колыбели, был похищен казаками и несколько лет прожил на Сечи.

— О, в таком случае, ты уже не татарин, а настоящий запорожский казак.

— Турки считают иначе.

— При чем здесь турки?

— А при том, что, воюя за казаков, попал в плен к туркам.

— Ты, татарин, воюя за казаков, попал в плен к туркам? — несказанно удивился Седлаш. — Такого просто быть не может.

— В Диком поле и не такое случалось, а потому не вмешивайся в разговор, — осадил его полковник. — Продолжай, — снова обратился к Корфату. — Итак, ты попал в плен… Что дальше?

— Потом случилось так, что воевал за турок, но попал в плен к московитам. От московитов бежал, но попал к полякам. От рук польского палача меня спасли германские наемники шведского короля, которые передали меня за выкуп своим союзникам — литовским татарам. В полку литовских татар я сражался против своих же, крымских, пока не попал к ним в плен, где меня чуть было не казнил Бендербери-оглы, который не догадывался, что перед ним — явившийся из небытия брат, но которого я чудом узнал по шраму у виска. Хорошо еще, что мне удалось запомнить кое-что из того, что могло быть известно только нам. Теперь крымчаки-ордынцы называют меня не иначе как «Вечным Пленником», — все с той же неистребимой жизнерадостностью признался Корфат. Смех его был пронзительно-искренним до визга, ребячьим, и таким громким, затяжным, что, казалось, татарин вот-вот захлебнется собственным хохотом. — У каждого свой путь к дому, будь я проклят Аллахом.

— Любой путь священен. Если только это путь истинного воина.

— Разве мой путь — не есть путь истинного, вечного, странствующего воина?

— Он еще не завершен, — уклончиво ответил Хмельницкий, напоминая, что им предстоит пройти немалую его часть.

— Брат не велел тебе говорить этого, но я скажу: он не собирался посылать меня к тебе. Вернее, в последние минуты засомневался: стоит ли посылать именно меня. Боится рисковать мною: вдруг вместе с тобой окажусь пленником самого хана! А затем, вместе с тобой, хан передаст меня польскому королю, и тоже в виде пленника. Вдруг мне действительно на роду написано — до конца дней своих оставаться вечным пленником?

— Наверное, так оно и есть, — не удержался Седлаш. — Давай прямо сейчас и возьмем его в плен, полковник! — озорно прокричал он. — Так, на всякий случай!

— Но как раз в эти же минуты голос свыше повелел мне: «Иди ты, поскольку на сей раз суждено тебе встретиться с великим воином. Не упусти же такой возможности!» Только поэтому я перед тобой, полковник.

Татарин неожиданно перестал визжать, сошел с коня, вернул все десять своих ножей в широкую кожаную кобуру и, приблизившись к Хмельницкому, проницательно всмотрелся ему в лицо.

— Во мне тоже пытаешься кого-то узнать, как когда-то в своем палаче узнавал брата? — язвительно поинтересовался тот.

— Не тебя, сераскир. Тебя я никогда не видел, поэтому узнавать не собираюсь. Путь твой пытаюсь предугадать.

— Можно подумать, что тебе это когда-либо удавалось? — проворчал Хмельницкий.

— Иногда.

— Разве что иногда. — Полковник всегда с интересом относился ко всякому, кто пытался хоть что-либо гадать-предугадывать. В Украине таких называли кто «характерниками», кто «ведунами», а то и «ведьмаками». Впрочем, сами они называли себя точно так же. Другое дело, что в их наивно-таинственных, людьми и Всевышним осмеянных попытках проникнуть за черный занавес рока Хмельницкому всегда чудилось нечто такое, не от мира сего. — Во всяком случае, свою собственную участь ты уже давно знаешь?

— Могу познать любую судьбу, кроме своей собственной, — счастливо рассмеялся Корфат. — Мой земной путь высшие силы открывать мне почему-то не решаются. Но, может, это и к лучшему.

Как бы там ни было, а Хмельницкий вдруг ощутил на себе гипнотическую силу его взгляда. Несколько мгновений он простоял перед татарином, не осознавая ни себя, ни окружающего мира.

— Только не прими это за лесть, полковник. Льстить, как ты уже понял, я не люблю, да и не умею.

— И даже не пытайся, — угрожающе посоветовал ему атаман повстанцев.

— Я не пророк Мохаммед, но почему-то мне кажется, что путь твой будет великим, подобно реке, с которой прибыл сюда, к границам Ор-Капи. Великим воином будешь, сераскир, потому и путь велик. Во всяком случае, до сих пор человек с такой судьбой мне еще не попадался. Хотя повидать мне пришлось многих, причем в разных краях.

— Что еще способен сказать? — сурово, совершенно не разделяя восторга Вечного Пленника, поинтересовался Хмельницкий. — Только что-нибудь конкретное, что может сбыться или не сбыться уже очень скоро.

— Та не должен интересоваться тем, что сбудется или не сбудется в ближайшие дни. Тебя должно занимать другое — ч то, может быть, таких воинов, как ты, Крым вообще никогда не знал. Ни Крым, ни Украина, ни Речь Посполитая таких воителей пока еще не знали — в? от что я тебе скажу, полковник!

Произнеся это, Корфат вдруг повел себя как взбалмошный, неожиданно познавший некую «взрослую тайну тайн» мальчишка, — он яростно вскрикнул, перекувырнулся через себя, затем вновь подпрыгнул и, развернувшись в воздухе, опустился в плоское татарское седло. Причем сразу же всем казакам бросилось в глаза, как изумительно владеет своим телом этот воин, с какой легкостью он способен отрываться от земли и проделывать в воздухе нечто такое, что способно поразить воображение даже видавших виды людей.

— Великим воином будешь! — прокричал он, не обращая внимания на восхищенные взгляды казаков. — Это я тебе говорю, Вечный Пленник Корфат. — И путь твой будет великим. Правда, таким же недолгим, как у всех прочих властителей, но великим!

— Что недолгим, это я, допустим, и без пророков знаю, — спокойно заверил его полковник. И тотчас же приказал таким тоном, словно повелевал сейчас не маленьким посольством, а многотысячным войском: — Седлать коней! Идем на Ор-Капи!

— Зато не знаешь кое-чего другого, — неожиданно продолжил свое предсказание Вечный Пленник. — Воин и правитель — далеко не одно и то же. Так вот, воином ты в самом деле станешь великим, истинным. Однако же нет в тебе воли истинного, великого правителя.

— И как же это понимать, величайший из предсказателей? — с холодной яростью вскипел полковник, стараясь приглушить свое раздражение едкой иронией. — Что воином мне стать суждено, а правителем — никогда?

— Тот, кто решил до конца дней своих верно служить королю чужой земли, на своей земле стать королем не сможет! — спокойно объяснил Вечный Пленник и, огласив предутреннюю степь победным воинственным кличем, предусмотрительно понесся в степь, подальше от гнева новоявленного гетмана.