Богдан Сушинский - Рыцари Дикого поля

— Что же тогда?

— Не забывайте, что я тоже дворянин, причем дворянин на королевской службе, а значит, должен оставаться человеком долга.

— Заранее скажу, что королю не хотелось бы, чтобы имя опального полковника где-либо упоминалось вами. Внешне все выглядит так, что Хмельницкий поднял восстание против короля.

— Однако на самом деле он выступит против тех польских магнатов — Потоцких, Калиновських, Вишневецких, Острожских, Конецпольских. Любомирских, — которые стали обладателями колоссальных землевладений в Украине и каждый тоже мнит себя королем.

Как ни странно, на сей раз ни сама догадка Коронного Карлика, ни перечень названных имен графиню не впечатлили. Наоборот, она небрежно обронила:

— Дело вовсе не в противостоянии магнатов и короля. Но об этом мы еще поговорим. А пока что о плане действий. Он таков. Как только армия повстанцев будет сформирована, против нее тут же выступит со своими войсками коронный гетман. Не исключено, что опальный полковник бросится к ногам крымского хана, а то и правителя Турции, в поисках союзников против Речи Посполитой. Так стоит ли всуе упоминать его имя королевскому комиссару? Разве что извергая громы.

— Только так, извергая… Письмо, с которым король обращается к Хмельницкому, будет передано вами?

— Скорее всего, письма вообще не будет. Но, по-моему, окончательно при дворе еще не решили. И вообще, мне кажется, что вас посылают к Хмельницкому вовсе не для того, чтобы вы увещевали его сложить оружие, распустить своих повстанцев и впредь не бунтовать.

— Если ваше предположение правильное, обойтись придется без письма. Хотя все-таки желательно было бы иметь его, иначе полковник не поверит в правдивость моих слов. О существовании моем, судя по всему, Хмельницкий знает.

— Еще бы ему, генеральному писарю реестрового казачества, не знать о существовании при дворе Коронного Карлика, — беспардонно подтвердила его предположение д’Оранж.

— Но вряд ли ему известно, какую позицию во всей этой придворной чехарде я занимаю.

— Этого не знает даже король, — улыбнулась графиня. — При всей уверенности всезнающей королевы в обратном.

Пока графиня с помощью служанки облачалась в соседней комнатке в свои одеяния, Коронный Карлик стоял в предбаннике прихожей «тайного будуара» д’Оранж и задумчиво смотрел на варшавскую улицу, покрытую грязным, подтаявшим снегом.

Вуйцеховский решал: прямо сейчас предложить графине д’Оранж стать его супругой или есть смысл сделать предложение после возвращения? Собственно, ему нужна была не графиня и даже не ее воплощенная в меди «парижская благодать» в придачу с дворцом. Теперь у Вуйцеховского и свой особняк появился, не уступающий некоторым дворцам. Ему во что бы то ни стало нужно заполучить графский титул. Став графом, аристократом, он тут же попытался бы ворваться в сенат или предпринял бы попытку сменить неофициальное прозвище Коронного Карлика на вполне официальную должность коронного канцлера.

«Жаль, что тебе не дано собрать несколько полков повстанцев и повести их на Варшаву, — мысленно молвил он, сочувствуя самому себе. — С к? аким остервенением ты прошелся бы по этим улочкам и дворцам, по королевскому «подворью», заодно перевешав весь состав сейма. Даже если из чувства солидарности тебе, как сенатору, тоже пришлось бы сунуть голову в петлю».

— Словом, гордитесь, господин Вуйцеховский: вам действительно выпала важная государственная миссия, — появилась у него за спиной графиня д’Оранж. Она все еще оставалась в теме того разговора, который сам Вуйцеховский счел завершенным.

Теперь на ней искрилось белое песцовое манто — э? кзальтация невиданной щедрости числившегося в ее любовниках шведского посланника, и великолепно скроенные французские ботфорты, две пары которых подарила ей польская королева. Подарила, следует понимать, за то, что во время ее, королевы, тайных ночных визитов к послу Франции графу де Брежи, графиня деятельно занимала внимание Его Величества Владислава IV.

Вуйцеховский вдруг поймал себя на том, что ему, оказывается, не следует останавливать свой взор на Клавдии, ибо поневоле приходится вспоминать, что за каждой более или менее стоящей вещью, покоящейся на телесах ее бренных, восстает зловещая фигура очередного любовника. Поневоле позавидуешь мужьям и любовникам, которые не в состоянии получить и сотой доли той информации о своих женщинах, которые способен получить он.

Конечно, он мог бы упрекнуть д’Оранж в стремлении заводить все новых любовников, способных одаривать ее столь дорогими подарками, но опасался, что графиня тут же попросит его назвать хотя бы одну стоящую вещь из ее туалета, которую бы подарил он сам. А э то уже было бы равносильно пощечине.

— Уже горжусь, хотя и не знаю всех ее дипломатических тонкостей. Вы почему-то постоянно оттягиваете момент просвещения.

— Подробности узнаете в день отъезда, получив их вместе с деньгами, каретой, эскадроном драгун или гусар сопровождения, а также небольшим обозом провианта.

— И д? аже обозом провианта? Приятно удивлен.

— Во всяком случае, обещали и казенную карету, и обоз.

— Мне непонятно, почему королева или король не связались лично со мной, как делали это множество раз по самым различным поводам? В качестве посредника вы не производите на меня должного впечатления.

Графиня покровительственно рассмеялась. В манто она казалась неотразимой. Будь она на голову ниже… — будь проклят этот его коронно-карликовый рост…

— Зато я очень стараюсь производить на вас впечатление в качестве любимой женщины. Не цените, мой сладострастный паршивец, не цените.

Прежде чем войти в Перекоп, Хмельницкий, в сопровождении двух татар и казаков, не спеша проехал вдоль рва вправо, потом влево от ворот и был удивлен, что со времени его последнего посещения города в крепостном облике его, по существу, ничего не изменилось. Тот же неглубокий, с полуобвалившимися стенками, ров, та же глинобитная крепостная стена, напропалую исполосованная трещинами и дождевыми вымоинами, та же убогая серость пропахших конским навозом лачуг-мазанок…

«И это крепость, рассматриваемая татарами как мощные ворота Крыма?! — вновь удивился полковник. — От чего это у татар: от лени или от наглости? Похоже, они свыклись с тем, что единственный враг, который мог захватить полуостров — турки, — уже давно захватил его. И никто другой сунуться в таврийские степи не посмеет. Это, в самом деле, выглядит странным: иметь такие горы и столько камня на равнине — и не удосужиться возвести нормальные стены. Я подтяну сюда орудия, — сказал себе полковник, — и гарнизон задохнется в тучах пыли, которая поднимется во время обстрела крепости. Беспечность, как и наглость, должна быть наказуемой».