Вальдемар Лысяк - Шахматист

Тем же утром в башне объявился «приятель Морис», старый сержант с глуповатой рожей, но с очень хитрыми глазками, и сообщил, что на следующий день, после обеда, заберет двойника на аудиенцию, а привезет вечером, и что «час ноль» — это шесть утра в субботу, 13 декабря. И вот тут появилась новая проблема…

Бенджамен предполагал, что между аудиенцией и «часом ноль» будет больший временной промежуток. Тем временем, оказалось — что у них не больше пары десятков часов. Сама же проблема состояла в том, что монах не должен был брить бороду и обрезать волосы в самый последний момент, поскольку это сразу же бросилось бы в глаза. Кожа должна привыкнуть, недавно бритые места будут светлыми… Но раньше щетину тоже нельзя было сбривать, поскольку борода была необходима для камуфляжа во время аудиенции. Подумав, Бенджамен попросил посланника, чтобы тот задержался у них на часок, после чего отправился к отцу Стефану. Он застал его перелистывающим полученные ранее бумаги.

— Отец, завтра вы отправитесь в Познань, чтобы приглядеться к Наполеону, — сообщил Батхерст. — Но не со своей бородой, а с искусственной. Эту необходимо немедленно сбрить, а волосы срезать.

Парикмахерская операция заняла у сержанта и Мануэля почти час. «Приятель Морис» уложил знаменитую прядку Бонапарте как следует и воскликнул:

— Mon Dieu! Cest vraiment lui! [262]

Удовлетворенный таким восхищением Батхерст попрощался с сержантом, после чего выбрал из своих запасов подходящую бороду и парик для отца Стефана. Еще утром 12 декабря (пятница) он осмотрел «коляску», изготовленную Хейтером и Мануэлем, оговорил с коммандос последние подробности операции, определил, где утром должны стоять лошади, следить за которыми он назначил Хуана, и приказал всем прийти к нему в шесть вечера, сразу же после ужина. Затем он поел сам, после чего еще раз просмотрел карты. Наконец он вытянулся на кровати и вздремнул. Сий разбудил его после полудня, когда «приятель Морис» приехал за священником.

Ровно в шесть вечера все собрались в комнате Батхерста. Он начал без вступлений:

— Как я и говорил, завтра с пяти утра — боевая готовность. Если все удастся, вы станете богачами, получите намного больше, чем вам обещали. Если только нам удастся довезти до Лондона… императора Наполеона Бонапарта, парни!

Все сорвались с места. Кто-то даже воскликнул: О, Боже! а потом стало тихо. Батхерст продолжил:

— Я обязан был сказать вам об этом, чтобы вы не повели себя точно так же завтра, когда увидите его. Да не тряситесь вы, словно старые бабы! Охрана замены не заметит, потому что наш поп — его чистая копия, они похожи как две капли воды. А через пару часов власть уже будет в руках у других людей. Вы же станете народными героями, причем — героями, сидящими на мешках с золотом!

— Сэр, — обратился к нему Хейтер, — лично мне все равно. Если нас зацапают, то что за офицера, что за императора — смерть одна и та же. Но вот чувствую я себя как-то по-дурацки, что самого Наполеона, за шкирку, словно котенка…

— Вся наша слава, как раз в том, что не котенка, но императора.

Хейтер покачал головой и усмехнулся.

— Мне это даже начинает нравиться, сэр. Моя малая полюбит меня, как узнает, что я прилапал Наполеона!

Том «Веревка» и Мануэль Диас расхохотались, и атмосфера разрядилась до состояния нормального напряжения перед делом. Впервые за несколько дней улыбнулся даже Робертсон:

— А ты, браток, скажешь, что это ты один его так аккуратненько прилапал. Я же знаю…

В двенадцать с минутами «приятель Морис» привез монаха. Отец Стефан вошел в комнату твердым шагом, словно выбивая ритм сапогами, сорвал бороду и парик, откинул волосы, одну руку отвел за спину, вторую же, с оттопыренным большим пальцем, поместил на границе живота и грудной клетки, делая вид, будто сует ее в разрез жилета, после чего начал мерным шагом прохаживаться от стены к стене.

— Superbe! [263]— шепнул сержант, который не мог оторвать взгляда. Батхерст рассмеялся.

— Вижу, отче, что вы отличный актер. Когда вы уже станете императором, не забудьте о своем покорном слуге, который мечтает о чине маршала.

Наполеон в виде шахматной фигуры. Рисунок Вальдемара Анджеевского

Монах остановился, сделал резкий разворот, вонзил пронзительный взгляд в лицо англичанина и убедительным тоном процедил:

— Soit! [264]

— Браво! — прокомментировал Бенджамен. — А теперь всем спать.

Он обратился к сержанту:

— Ваш сенник лежит возле постели монаха. Спите спокойно, мой слуга вас разбудит.

Сам же он не мог заснуть еще несколько часов. Он лежал и думал. О Джулии, о пройденном пути, снова о Джулии, а еще — о человеке, носящем фамилию Шульмайстер, и понятия не имеющем, что завтра он будет скомпрометирован, а самое позднее послезавтра — расстрелян. Завтра 13 декабря 1806 года. Это будет историческая дата, как день победы под Ла Гуг [265]. Дети в школах будут заучивать ее на память… Тринадцатое… Ему вспомнилось, как он вытащил чертову дюжину из колоды, которую подсунула ему Джулия. «На счастье или на несчастье?… Для одних так, для других — нет… Ты веришь в эти глупости?… Нет, но иногда они верят в нас». Невозможно убежать, нельзя, нельзя…

К полуночи его сморил беспокойный сон. Ему снился мужчина с пухлым лицом, с умным издевательским взглядом. У мужчины были гладкие рыжие волосы, и он смеялся во весь голос, оскалив зубы: ха, ха, ха, ха, ха, ха!!!.. Смех его набирал сил, и эхо его, словно в нефе собора, грохотало и усиливалось, пока не превратилось в гром.

Очнулся Бенджамен внезапно, когда его резко потрясли за плечо. Он лежал на полу, весь в поту. Над собой, в отсвете свечного огарка, он увидал обеспокоенное лицо Сия.

— Который час?… Посвети мне… Начало четвертого… Можешь идти к себе, только тихо, не разбуди монаха.

Метис сделал движение головой и свободной рукой.

— Что? Поп не спал?

Они спустились этажом ниже.

— Плохо, отче, что вы не спите, — шепнул Бенджамен.

— Немного поспал, — пробормотал тот.

— Этого мало. Вы бледны и охрипли. Не простудились?

— Нет, хотя здесь и не слишком тепло.

— Попробуйте поспать еще несколько часов. Ты, Сий, тоже ложись.

Бенджамен вернулся к себе, но и сам не смог заснуть. Он оделся, взял трость и спустился во двор. Небо было синим, щеки пощипывал морозец. Над землей по колено лежал туман. Луна и звезды отбрасывали бледный свет на покрытые инеем стены и деревья. Батхерст прошел мимо большой башни и направился в сторону сараев, перед которыми маячили призраками повозки. Он дошел до конюшни и уже хотел повернуть, как вдруг до него дошло, что часового нет! Чья же сейчас смена? Тома или Мануэля, разве что Юзеф решил по-другому. Но ведь кто-то должен быть!