Зигфрид Обермайер - Храм фараона

В это время прошел слух, что фараон хочет последние месяцы Шему провести на охоте в Фаюме. Гебу полагал:

— Ну, наш храм его величество, да будет он жив, здрав и могуч, все равно не посетит. Если, однако, подумать, что Сет принадлежит к его любимым богам, можно надеяться, что Благой Бог однажды окажет нам здесь честь своим посещением. Ведь Сет и Себек, по сути, родственники, хотя некоторые этого не знают.

Но Меру постарался не придавать особого значения этой новости. Если царь Рамзес действительно появится здесь и отправится охотиться на птиц в зарослях папируса, обо всем остальном еще будет время подумать. Как будто по принуждению Меру начал наряду с охотой стрелять в цель, которую отодвигал все дальше и дальше. Число попаданий увеличивалось, однако он никогда не был доволен. Он должен стрелять лучше, чем любой лучник в царской свите.

Леса окружали колоссальную статую сидящего на троне фараона, как защитный плащ. Они были устроены так, что Пиай мог работать на любой высоте, начиная от колен и кончая двойной короной. Сначала он занялся головой, потому что здесь не должна была работать никакая другая рука — таково было желание Благого Бога. Мастер изготовил модель из твердого гипса в половину человеческого роста, а к ней еще голову, увеличенную вдвое. Она стояла перед ним на деревянном цоколе, пристроенном к лесам. Под рукой мастера на куске чистой кожи были разложены его инструменты: острый резец, широкий резец, резцы с прямыми, полукруглыми и круглыми зубцами, буры различной величины и молотки. Резцы Пиайя были изготовлены из драгоценного и очень прочного металла — железа, которое весьма редко и в небольших количествах поставлялось из северных стран. Железный инструмент реже приходилось точить, и служил он значительно дольше, чем бронзовый. Железо в стране Кеми ценилось в шесть раз дороже золота, и инструменты Пиайя были личным подарком фараона.

Он работал здесь, наверху, уже одиннадцатый день. Каменная пыль припудрила его почти нагое тело серо-белым крошевом. В полдень жара значительно усилилась, и это был знак приближающегося хамазина — внушающей страх раскаленной бури из пустыни, которая бывала обычным явлением во втором месяце Шему и продолжалась несколько часов, а порой и несколько дней. Тогда возвышавшиеся на западе горы у границ пустыни скрывались за желтой стеной песка, и иногда нельзя было видеть ничего на расстоянии десяти локтей.

От напряженной работы и возрастающей жары по жилистому телу Пиайя струились потоки пота, которые, стекая по коже, покрытой каменной пылью, оставляли полосы на ней.

Хотеп, юный робкий помощник Пиайя, старался изо всех сил. Он работал уже над второй ногой, и было похоже, что мальчуган — скульптор милостью богов. Он бросал лишь один взгляд на модель или на рисунок и переносил это все на деталь гигантских размеров без единой ошибки, как будто сам Пта водил его рукой. Конечно, это возбуждало зависть других ремесленников, которые косо посматривали на новенького, а некоторые даже полагали, что он оплачивает Пиайю свое удобное местечко в постели. То, что Хотеп просто мог больше, чем они, мастера признавать не хотели.

Пиай работал самым тонким резцом над ртом громадной головы. По опыту он знал, что это одна из самых трудноисполнимых и важнейших деталей человеческого лица. Если чуть-чуть изменишь положение уголков рта, изменится общее выражение.

Благой Бог однажды точно объяснил ему, каким он хочет выглядеть:

— Я хочу быть изображенным не таким мрачным и серьезным, как мои предшественники на троне Гора, покоящиеся в Озирисе цари Хакауре и Немаре. Я считаю, что они выглядят слишком уж по-человечески. Нет, Пиай, мой образ должен словно источать лучи, как Ра, и в нем должны быть выражены четыре качества: строгость, доброта, величие и очарование.

Пиай никогда ни на минуту не забывал эти слова, но как можно сочетать в одном лице несочетаемое: строгость и доброту? Он отложил в сторону резцы и молоток и вытер грязным льняным платком лицо, отчего каменная пыль и пот оставили на нем разводы.

«Благой Бог не имеет меры во всех областях, — подумал Пиай. — и в строительстве, и в количестве детей, и в своих притязаниях. Но все во власти Солнца, и мне предстоит осуществлять его желания. — Пиай принял решение: — Что касается рта, он будет выражать царское благоволение, а все остальное я изображу строгим и величественным. — Тут в его голове молнией пронеслась мысль: — Это лицо потеряет все благоволение, если царь узнает, что я был возлюбленным его дочери. Тогда другому придется оканчивать эту фигуру и строить храм Нефертари. Фараон сотрет меня с лица земли, огненное дыхание урея превратит меня в пепел».

Пиай вздрогнул, как будто хотел отмахнуться от этих мыслей. Он снова взял резец и молоток и сделал оба уголка рта такими, как будто фараон начинает улыбаться. Он не улыбался, он только собирался улыбнуться. Пиай работал с такой концентрацией, что не заметил поднявшегося по лестнице Хотепа. Тот остановился позади мастера и смотрел на него, как зачарованный, на эти точные и в то же время сильные удары. Нельзя ошибиться в ни в одном сколе.

Когда Пиай отступил на шаг, чтобы посмотреть на сделанное, Хотеп чуть было не свалился с лесов. Он отскочил в сторону, извинился и сообщил, что принцесса Мерит ждет внизу, в носилках, и желает поговорить с мастером.

— Хорошо, хорошо, я иду.

Хотеп быстро спустился вниз. Пиай схватился за льняной платок и без особого успеха попытался вытереть перепачканное пылью лицо.

Когда первый архитектор царя подошел к носилкам принцессы, его тело было обнаженным, не считая узкого льняного передника, стройная жилистая фигура покрыта смесью пота и каменной пыли, а лицо перемазано, как у маленького мальчишки, игравшего в иле.

Мерит несколько растерянно посмотрела на своего возлюбленного, затем все же улыбнулась:

— Неужели это почтенный Пиай, первый архитектор царя? Нет-нет, меня, наверное, не так поняли. Это, должно быть, какой-нибудь раб, ходивший за плугом по колено в иле?

Пиай глубоко поклонился.

— Хотя результаты тяжелого труда могут оскорбить твой взор, высокочтимая принцесса, это все же Пиай, твой покорный слуга.

— Отдохни немного, Пиай. Я пригласила нескольких гостей на мою ладью к обеду, мы немного проплывем вдоль Нила. Я ожидаю тебя через два часа.

Пиай обрадовался этому перерыву. Горячий ветер не предвещал ничего хорошего, а если начнется песчаная буря, он так или иначе не сможет работать. Мастер искупался, велел обрызгать себя ароматной водой и отнести к Нилу.

Постепенно солнце становилось бледным, а ветер усиливался. Пиай озабоченно посмотрел на небо. Хамазин нес с собой песок из пустыни и мог превратить день в ночь.